Бьянка жила моментами, когда отец вспоминал о существовании дочерей, изредка появляясь в их жизни. Несколько часов, проведенных с графом, давали Бьянке ощущение, что она оставалась важной частью его жизни.
Но Элинор смотрела на это подругому. Граф давно бросил их. Его погоня за удовольствиями, путешествия за границу, светская жизнь в Лондоне представляют для него больший интерес, чем двое лишенных матери детей.
Хотя Элинор вырастили гувернантки, но за первые восемь лет своей жизни она познала и материнскую любовь. А Бьянка вообще осталась без матери, та умерла через несколько дней после ее рождения. Может, этим и объясняется такая безоговорочная любовь сестры к графу: ведь он единственный родитель, какого она знала.
Видимо, Бьянке хватало нечастого интереса, который он демонстрировал, и случайной любви, которую он ей дарил. Но Элинор хотела невозможного, хотела, чтобы отец любил ее. И каждый раз граф доказывал, что единственный человек, кого он любил, — это он сам.
Элинор знала, что она не идеальная дочь, которой полагается быть слепо послушной, кроткой и угодливой. Временами она даже позволяла себе осуждать графа за его пренебрежение родительскими обязанностями. Но худшим из всех ее преступлений была неспособность удачно выйти замуж.
Граф неохотно подарил ей один сезон в Лондоне, но она его разочаровала. Не поразила общество, не добыла мужа, не принесла семье ни богатства, ни поместья, ни связей. А теперь, в двадцать шесть лет, она уже слишком стара, и отцу от нее мало пользы.
— Надеюсь, папа задержится тут хотя бы на несколько дней. — Бьянка просияла. — Может, найдет время познакомиться с мистером Смитом. Он говорил мне, и не раз, что почтет за честь знакомство с папой.
Это уж точно, подумала Элинор. Мистер Смит лишь недавно поселился в их сельской округе. Его заявление о дальнем родстве со сквайром Уильямсом открыло молодому человеку несколько дверей, и он пользовался этим, стараясь упрочить репутацию состоятельного, культурного джентльмена. Насколько Элинор могла судить, ни тем, ни другим в значительном количестве мистер Смит не обладал.
— Без особых причин граф не смешивается с местным обществом, — сказала она.
— Я знаю, — вздохнула Бьянка. — И все же мне очень хочется услышать его мнение о мистере Смите, ведь он так похож на папу. Я уверена, они замечательно поладят.
Едва ли сходство с их отцом можно считать замечательным качеством. Элинор поняла, что это еще одна причина ее неприязни к мистеру Смиту, такому же высокомерному, как и граф. А Бьянка, видимо, принимала это за твердость характера.
Кроме того, Элинор очень сомневалась в искренности чувств мистера Смита. Он искал внимания Бьянки лишь потому, что младшая дочь графа стала бы для него самой удачной невестой.
Для сестры она хотела лучшего. Волшебства любви, обещания счастья, уважения мужа, считающего Бьянку подарком судьбы.
Конечно, того же она хотела и для себя, но возможность появилась, а затем исчезла много лет назад. Когда она была слишком молодой и слишком наивной, чтобы понять ее ценность. Когда она безрассудно упустила ее.
Нет, это еще не вся правда. Если б она последовала зову сердца, ей пришлось бы покинуть отцовский дом, оставив беззащитной девятилетнюю Бьянку.
Дочь аристократа и слуга… Разве им место перед алтарем? Но она полюбила Джона Таннера всем сердцем семнадцатилетней девушки, и он безоговорочно ответил на ее любовь. Они знали, что их связь невозможна, и единственный способ быть вместе — это начать другую жизнь там, где никто не знает об их прошлом. Несколько месяцев спустя у них созрел план бегства. Сначала они переберутся в Шотландию, чтобы пожениться, а затем отправятся на побережье, где Джон найдет работу.
Довольно легко было выскользнуть из дома в ночь бегства, но объявить Джону, что она не пойдет с ним, было самым трудным делом. Она хотела его всеми фибрами души и в то же время знала, что должна принять на себя ответственность за сестру, если не желает потом всю жизнь сожалеть о своем выборе.
Элинор было несвойственно возвращаться в прошлое и думать о том, что могло бы случиться. И все же порой ее интересовало, как бы сложилась ее жизнь, если бы она могла рискнуть и последовать велению сердца.
Элинор осторожно тянула нитку, стараясь не испортить прекрасную ткань платья, которое переделывала для Бьянки. Когдато оно было свидетелем ее неудачного дебюта в единственном сезоне. Платье давно вышло из моды, но качество материала превосходное, и оно вполне еще пригодно. Даже более чем пригодно, ведь на Бьянке все выглядит восхитительно.
Граф был не слишком щедр, когда это касалось содержания дочерей. По необходимости Элинор овладела швейным искусством, переделывая для себя и Бьянки устаревшую одежду. Но в последнее время она больше заботилась о том, чтобы ее сестра всюду появлялась в новых модных нарядах.
Обдумывая, не украсить ли вышивкой лиф платья, она услышала внизу шаги, потом низкий, раскатистый голос, приказывающий слуге открыть дверь гостиной. Отец.
Элинор тяжело сглотнула, надеясь успокоить внезапную боль в груди. Но прежде чем она успела полностью овладеть собой, дверь распахнулась, и вошел граф Хетфилд — красивый шестидесятилетний мужчина высокого роста, с серебряными волосами и пронзительными темными глазами.
— Папа! Ты приехал! — Бьянка подбежала к нему, чтобы обнять.
Элинор даже не встала. Граф был не из тех родителей, кому нравятся проявления чувств, хотя он еще терпел объятия Бьянки. Что же касается старшей дочери, то Элинор не помнила случая, когда отец снисходил до того, чтобы хоть немного приобнять ее.
— Осторожней, девушка, ты помнешь мой сюртук.
Черствое замечание не смутило Бьянку, она засмеялась и только крепче обняла графа. На миг Элинор позавидовала наивности сестры. Ее обиды еще впереди.
— Я уверена, что даже морщинки не обнаружишь на вашей идеальной внешности, милорд, — заметила Элинор. — Ваш камердинер никогда этого не допустит.
Граф откинул голову и, взглянув на нее, озадаченно нахмурился. Он что, забыт, кто она такая? Элинор заставила себя встретить его взгляд.
— Мне необходимо выпить, — заявил граф. — Дороги из Лондона были ужасными.
— Папа, я сейчас принесу.
Бьянка подбежала к буфету и смущенно замерла, глядя на хрустальные графины и бокалы различной формы.
— Бренди. — Элинор указала на самый высокий графин. — И возьми коньячный бокал.
— Удивлен, что ты помнишь, — заметил граф, взбалтывая янтарную жидкость в бокале, который подала ему Бьянка.
— У меня отличная память.
Элинор редко пила спиртное, только иногда стакан вина за обедом. Но сейчас ей не мешало бы выпить для храбрости.
— Память — самая неприятная черта, — сказал граф, садясь. — Особенно у женщин твоего возраста, Элинор.
— Ты ведь проделал весь этот путь не только для того, чтобы выпить, — процедила Элинор, взбешенная его оскорбительными словами. — Тебе наверняка чтото потребовалось?