— Какое письмо?
Он вытащил листок из кармана жилета и протянул ей:
— То, что ты прислала мне из Кенилуорта.
Румянец окрасил ее щеки.
— Ах это…
— Это был поступок смелого, преданного человека.
Она застыла.
— Пожалуйста, не надо иронизировать. Не называйте меня преданной.
Он нахмурился. Ее реакция смутила его: он ведь никогда в жизни не встречал более преданного человека. А потом его осенило: ну конечно, ей кажется, что то, что она сделала из верности ему и Ребекке, было предательством по отношению к ее собственной семье.
Он остановился, вынуждая остановиться и ее.
— Кейт.
Она взглянула на него блестящими карими глазами, и он понял, что она в точности знает все, что он собирается сказать.
— Мне не следовало идти с вами.
— Ну конечно же, следовало.
— Нет, это… это опасно. — Она попыталась отстраниться, но он не пустил ее. Он не мог позволить ей уйти прямо сейчас. Он увидел намек на потепление в отношениях, тень той Кейт, по которой он так тосковал в последние дни.
— Побудь со мной еще, хоть немного.
На лице ее отразилась внутренняя боль, и он понял, что мучает ее. В ее мозгу сейчас проносятся сотни причин, почему им нельзя быть вместе.
Но он не мог с собой совладать. Не мог ее отпустить, и все.
Надолго воцарилось напряженное молчание. В конце концов, ее плечи расслабились и она сдалась.
— Я ни в чем не могу тебе отказать, — прошептала Кейт. — Я хочу, знаю, что должна, но все равно не могу.
Они снова пошли по дорожке в молчании, правда, теперь шли медленнее.
Они дошли до конца дорожки и ступили на мост через речку, отмечавшую границу геометрических садов. На землях, лежавших за рекой, Браун создал более естественный ландшафт: покатые холмы, поросшие травой, с редкими деревьями и лес на границе. Далеко впереди сияла белоснежная беседка в римском стиле, одна из трех, выстроенная на опушке леса.
На мосту Кейт отняла у него руку и, опершись на перила, посмотрела на воду.
— Тут так красиво, — пробормотала она. — Это место напоминает мне Дебюсси-Мэнор — то, каким он был до смерти леди Дебюсси.
Она говорила о доме с такой любовью, что у него сжалось сердце.
— Скучаешь по Дебюсси-Мэнору?
Она глубоко вздохнула:
— В некотором смысле. — Она снова прикусила нижнюю губу, и Гаррет подавил желание развязать галстук, который внезапно стал слишком тугим. — Я беспокоюсь о маме.
— Правда? — удивился он. Он скорее ожидал, что Кейт больше видеть ее не захочет — после того, как та с ней обошлась.
Кейт провела кончиками пальцев, затянутых в перчатки, по мрамору, собирая росинки.
— Она ведь не собиралась в самом деле бить меня той кочергой. Это была первая реакция отрицания и злости. Понимаешь, Уилли составлял весь смысл ее жизни, она любила его безмерно, так гордилась им.
— Она понятия не имела, как низко он пал.
— Да, вы правы. Даже если бы ей представили все доказательства, она ни за что не поверила бы.
Кейт посмотрела на него: в глазах ее отражалась боль ребенка, отвергнутого собственной матерью.
— Прости, Кейт. — Он мог бы повторять эти слова до конца жизни, и все равно этого было бы недостаточно.
— Вы бы видели маму, когда Уилли вернулся после стольких лет отсутствия. Она никогда не была счастливее, чем тогда.
— Она заблуждалась. Ей следовало бы больше любить тебя.
Гаррет хотел бы произнести эти слова помягче, но получилось твердо и категорично.
— Нет. — Кейт перевела взгляд на свои руки. — Я была ей не очень хорошей дочерью. Она так страстно хотела, чтобы я стала леди, а у меня… не получилось.
Он вопросительно посмотрел на нее:
— Почему не получилось?
— С самого раннего нашего детства мама нас учила всему. Она твердо вознамерилась воспитать нас истинными леди и джентльменами, чтобы мы смогли удачно выйти замуж и жениться и избежать той постыдной судьбы, которую выбрала она, сбежав с мелким торговцем. Она учила нас читать и писать, держаться с достоинством и правильно говорить.
Но я… — Кейт прикрыла глаза, и веки скрыли от него ее истинные эмоции. — В общем, у меня очень плохо получалось. Греческому, латыни и французскому я предпочитала романы, мне не нравилось учиться манерам, я терпеть не могла музыку, письмо вгоняло меня в тоску, в общем и целом мое образование не удалось. Я гораздо больше любила возиться с животными и болтать с местными ребятишками.
— Какая глупость, — пробормотал Гаррет. — Я читал твое письмо. И могу сказать, что ты пишешь очень хорошо. Пожалуй, даже лучше меня.
Кейт, казалось, не слышала его.
— Я всегда была сорванцом, мне гораздо больше нравилось носиться по округе, чем заниматься спокойными играми, приличествующими леди. Я вечно ее не слушалась. Не могла держать язык за зубами, была слишком высокой и неуклюжей. — Она перевела взгляд на журчащую серебристую воду. — А Уилли и Уоррен были совершенны: умны, воспитаны, с ранней юности вели себя как джентльмены. Они завоевали любовь лорда Дебюсси, который меня вообще не замечал.
— Может, потому, что он мечтал о сыне? И ему нравилось притворяться, будто твои братья — его родные сыновья?
Кейт пожала плечами:
— Может быть. Но мне всегда казалось, что он любит Уилли и Уоррена за ум и манеры. — Она повернулась к нему с улыбкой, но глаза ее потемнели от боли. — Видите? У моей матери не было причин любить меня, зато были все причины обожать моих братьев.
— Я знаю множество причин, по которым она могла бы тебя любить, Кейт, но ни одна из них не сравнима с тем фактом, что ты ее родная дочь, такая же часть ее, как и твои братья.
Кейт продолжала улыбаться, но улыбка ее было бледной и жалкой.
— В теории я это знаю. Но на практике… Я понимаю, почему она ведет себя так, как ведет.
— Ты слишком уж понимающая, — пробормотал Гаррет.
Он не хотел ранить Кейт и рассказывать, что в действительности думает о ее матери — что эта эгоистичная, коварная мегера на грани сумасшествия, которая уже давно решила, что, если что-то идет не так и нужно найти виноватого, из Кейт получится отличный козел отпущения. Эта женщина причинила Кейт боль, и он не знал, затянутся ли ее раны вообще.
— Отчасти я рада, что уехала из Дебюсси-Мэнора. — Она задрожала. — Видите? Еще одно доказательство моей неполноценности. Я хочу быть подальше от матери, хотя знаю, что сейчас она сходит с ума от горя.
Он покачал головой:
— Какая еще неполноценность? Это естественная реакция на человека, который сделал тебе больно.