— Но никакая действительность не умалит всего того, что мы пережили с тобой здесь. — В голосе Джека звучала неподдельная искренность. Однако он необъяснимо, странно нервничал. Оба они знали, что он снова станет просить ее руки, но оставалось неясно, когда именно. Джек хотел выбрать правильный момент.
— Надеюсь, ты в порядке?
Джек чмокнул ее в макушку:
— Даже не сомневайся.
— Разве действительность не повлияла на то, что было между тобой и Анной? — минуту спустя прошептала Бекки.
Джек невольно напрягся, но поскорее заставил себя расслабиться.
— Я уже говорил тебе, что это лживые слухи. После ее свадьбы мы не были любовниками.
Голова Бекки тихо лежала у него на груди.
— Но до ее замужества были же…
— Да.
Она вздохнула.
— Это было очень давно. Я был семнадцатилетним мальчишкой.
— Я знаю.
— Мне не хотелось бы говорить о ней, — признался Джек. — Я ни с кем о ней не говорю.
— Понимаю. — Она помолчала. — Я тоже не люблю вспоминать об Уильяме. Но мне ты можешь сказать… если хочешь, конечно. Я знаю, что тебе не нравится это обсуждать, однако… — Она опять умолкла, но все-таки добавила: — Наверное, мне все-таки следует знать.
Она была права. Тем не менее внутри у него что-то перевернулось. Надо быть очень осторожным. Осторожным, чтобы не солгать ей. И все же он не мог открыть всю правду.
— А что ты хотела бы знать?
— Расскажи о ней.
Джек долго хранил молчание.
— Мы дружили, — наконец сказал он. — Земли ее родителей граничили с Хамбли, имением моего отца в Кенте. Мы были ровесниками, то есть я был на полгода младше.
Но в детстве она казалась намного старше меня.
Джек старался всего лишь сухо излагать факты, но, срываясь с его уст, слова словно забирались ему под кожу и начинали проникать глубже. Анна, с ее веселой улыбкой, золотистыми волосами и яркими васильковыми глазами, словно ожила перед его мысленным взором. Она всегда напоминала ему яркую свежую маргаритку.
— Ты ее любил? — шепотом спросила Бекки.
Джек заглянул в синие, как океан, глаза, такие не похожие на глаза Анны. Бекки была другой во всем. И представлялась ему намного старше, чем Анна.
Только Бекки он не даст вот так же уйти…
— Я любил ее. Это правда.
Бекки отвернула лицо, и ему пришлось взять её за подбородок, чтобы снова обратить к себе.
— Ты же просила правду.
— Иногда правда жжет. Я знаю, что не права, но так оно и есть.
— Я не солгу тебе, Бекки. Ты же не хочешь слышать от меня вранье.
— Не хочу. — Она сжала руки в кулаки. — Понимаю, что с моей стороны это несправедливо, но я бы не хотела, чтобы ты ее любил.
— Но я больше ее и не люблю. — Джек привлек Бекки к себе и поцеловал уголки ее глаз, ощутив в них соленую влагу. — Это было давно. Я был совсем юным. А юношеская страсть горяча.
— О да!
Джек вдруг понял, что Бекки всего на три года старше Анны, какой она была, когда погибла. Да, старше, но все еще такая юная. Однако она ухитрилась сбежать из дому еще четыре года назад. Пока муж не раздавил ее чувства, она, должно быть, любила его ничуть не меньше, чем Джек любил свою Анну.
— В любви есть нечто такое, чего я не знаю, — проговорила Бекки.
— И что же это?
Она облизнула пересохшие губы и посмотрела на него глазами, потемневшими до цвета индиго:
— Если ты однажды так сильно любил, разве возможно полюбить снова?
Джек ничего не отвечал, только смотрел в это прекрасное лицо.
— Я часто думала, — продолжала Бекки, — что никогда не смогу никого полюбить после того, что произошло у нас с Уильямом. Но с другой стороны, мой брат…
— А что с твоим братом? — Джек знал немного о разводе герцога Калгона и Софии, нынешней виконтессы Уэстклиф, но совсем недавно приехал в Англию, и все детали герцогских браков и разводов представлялись ему слишком сложными и запутанными.
— Когда я была еще совсем маленькой девочкой, Гарретт отчаянно влюбился в Софию, потом женился на ней. Мне было в то время всего шесть лет. Они были очень счастливы вместе, но ему пришлось уехать под Ватерлоо, оставив ее уже в положении. Гарретт отсутствовал целых восемь лет. Все думали, что он погиб, а когда все-таки вернулся, мне было восемнадцать, его дочери — семь, а София вышла замуж за Тристана, кузена и наследника Гарретта, который к тому же успел получить титул герцога Калгона.
— Ничего себе! — ахнул Джек. — И что же он тогда сделал?
— Он восстановил право на титул и земли и попытался вернуть себе Софию. Ведь Он все еще любил ее, как и она любила его. Но за те годы, которые они провели в разлуке, оба очень сильно изменились. София безмерно влюбилась в Тристана и не могла уже отказаться от него. Наконец Гарретт понял, что она больше не вернется к нему. Он от нее отказался. Они развелись, но разделили между собой заботу о ребенке.
— Невероятно, — проговорил Джек.
— Ты видел Тристана и Гарретта рядом. Они ведут себя как друзья. Эго странно и большинству людей кажется неестественным. Моя семья — одна из самых древних фамилий, с которыми тебе приходилось встречаться, я уверена. И при этом они самые любящие и великодушные люди в мире. Любой из них готов пожертвовать всем ради другого.
Джек подумал, что, несмотря на все эти запутанные взаимоотношения, семья Бекки выглядела намного достойнее, чем его собственная.
— Ты должна гордиться принадлежностью к такой семье.
— Это правда, — тихо сказала Бекки, — я горжусь. — Она подняла глаза на Джека. — Наверное, ты заметил, как глубоко любит жену мой брат. Кейт — моя ближайшая подруга. Им пришлось немало пережить вместе, борясь за счастье быть рядом. И хотя Гарретту скоро исполнится сорок лет, он ее обожает, несмотря на то что уже не молод и что Кейт не первая женщина, в которую он влюблен.
Джек взглянул на Бекки, поглаживая большим пальцем ее пухлую нижнюю губу.
— Итак, твой брат — доказательство того, что можно полюбить снова. Но я и не нуждаюсь в доказательствах.
— А ты можешь снова полюбить по-настоящему, Джек? Полюбить так же всепоглощающе и так же отчаянно, как ты любил в первый раз?
— Да, — проговорил он, склоняясь, чтобы поцеловать, ее. — Наверное, это уже случилось.
Бекки обняла его за шею, отвечая на поцелуй и прижимаясь жаркой грудью к его груди с такой отчаянной, такой бесстыдной жаждой, что у Джека моментально пробудилось ответное желание. Леди Ребекка, такая сдержанная, такая меланхоличная и тихая книжная барышня, в постели оказалась настоящей валькирией. И ему это нравилось.