Он хотел доказать ей свое превосходство. Конечно, это так.
«Ты похитил меня, – мысленно повторяла она. – Ты думаешь, что я принадлежу тебе. Ты хочешь погубить меня. Ты – ничтожное самовлюбленное животное».
Повторяя и повторяя эти слова, она разрушала чары его ласк. Ее грешное тело могло желать отдаться ему. Память об экстазе, до которого он доводил ее, отпечаталась на ее коже. Но голова и сердце были сильнее, и они побеждали.
Поскольку ее возбуждение затухало, она острее почувствовала возбуждение Кайлмора. Его дыхание было прерывистым, а ласки утратили свое непринужденное мастерство. От него, как от огромного костра, исходил жар. Его рука соскользнула с ее живота и оказалась между бедер.
Затем наступило небытие.
Через минуту Верити открыла глаза. Он по-прежнему, упираясь на руку, смотрел на нее. Его лицо пылало, а глаза потемнели от желания. Несмотря на то что Верити давно отказалась от скромности как от роскоши, непозволительной для куртизанки, она с трудом сдержалась, чтобы не прикрыться простыней.
– Не получается, – прошептал он, смахивая с ее щек пряди волос.
Какое отвращение вызвала у нее притворная нежность этого жеста.
– Я же сказала вам, что не хочу.
Он пропустил ее слова мимо ушей.
– Я слишком переволновался. По-моему, путь, выбранный мною… мучителен.
– Что вы хотите от меня? Сочувствия? – резко спросила она.
В свете свечей он выглядел непристойно красивым. Под упавшей на лоб прядью черных волос лицо казалось задумчивым. Это придавало герцогу мальчишеский вид, которому, как она знала, нельзя было верить.
– Я пытаюсь пробудить в тебе безумство похоти, – задумчиво сказал он.
Мысль была настолько нелепой, что она не сдержала презрительного смеха.
– Этого не произойдет.
– Ты не должна разбрасываться вызовами, на которые не можешь ответить, – шутливо упрекнул он, осторожно дергая ее за локон. – Ты слишком холодна. А я не могу сосредоточиться, чтобы свести тебя с ума.
С одной стороны, ей хотелось, чтобы он покончил с этим и взял ее. С другой стороны, она боялась этого. Каждый раз, против ее воли, доставляя ей удовольствие, он отнимал у нее кусочек души. Скоро от нее ничего не останется.
– Может быть, вам следует уйти и подумать над этим, – предложила она, не ожидая, что он послушается.
В его ответном смехе прозвучали нотки искреннего юмора.
– А может быть, и нет.
Странно, что после всех бурных эмоций они разговаривали почти как друзья. В этом было что-то новое. Сорайя всегда держала герцога на расстоянии.
Мерцающий свет золотил его сильное поджарое тело.
Он возвышался над нею, и она в отчаянии хваталась за остатки ненависти и гнева. Они растворялись быстрее, чем она считала возможным.
Он наклонился и поцеловал длинную царапину на шее, оставленную шипом кустарника, и от гнева и ненависти почти ничего не осталось.
– Тебе больно, – прошептал он.
Да, ей было больно, но не в том смысле, который он имел в виду.
– Пустяки, – сказала она, стараясь, чтобы ответ прозвучал враждебно.
В этой комнате, освещенной свечами, в этой теплой кровати иллюзорная близость лишила ее способности сопротивляться. Когда она перестанет сопротивляться, он уничтожит ее. Его запах окружал ее, невольно напоминая о других временах.
– Позволь мне поцелуем унять твою боль. – Он взял ее руку и решительно притронулся губами к каждой ссадине.
Минуту Верити оставалась спокойной. Невероятно, но его поцелуи снимали боль. Верити поняла, как близка к опасности, и вырвала у него руку.
Однако Кайлмор направил на то, чтобы уничтожить ее, всю свою нежность. Она должна скрывать, насколько она уязвима перед такими уловками, хотя он чертовски проницателен и, вероятно, уже догадался об этом, будь он проклят.
– Прекратите! – потребовала она. – Незачем прикрывать красивыми словами или жестами то, что вы намереваетесь со мною сделать.
Он снова поймал ее за руку и осторожно, но решительно разогнул ее пальцы.
– У Сорайи была безупречная кожа. У Верити есть мозоли.
Он провел пальцем по загрубелой коже на ее ладони. Этот жест пронзил Верити до самой глубины и заставил беспокойно пошевелиться на прохладных простынях.
– Сожалею, если это оскорбило вас, – сказала она со слабым сарказмом. – Я никогда не скрывала, что я простая крестьянка.
Он поцеловал ладонь, и это неожиданно взволновало Верити. Но не мог же он соблазнить ее, лишь поцеловав руку?
– Честно говоря, не помню, чтобы мы когда-либо обсуждали твое происхождение. Упущение, которое я очень скоро намерен исправить. Судя по ужасающему акценту твоего брата, ты родом с севера Англии.
Верити нахмурилась, последние слова так рассердили ее, что она даже не попыталась отодвинуться, когда он лег на нее всем телом.
– Я не хочу служить только для вашего развлечения, ваша светлость.
Он приподнялся и посмотрел на нее, в его взгляде восхитительно смешались веселое любопытство и вожделение.
– Развлечение – это слишком слабо сказано.
Он слегка отстранился и приподнял ее бедра. Но все еще не входил в нее. Верити с отвращением сознавала, что ожидание было для нее мучительным. Может, это просто потому, что ей хотелось, чтобы долгая пытка скорее закончилась. Почему он так медлит? Ведь и так ясно, что она в его власти.
– Любовница – всего лишь игрушка богатого мужчины.
– А вот именно эта любовница, кажется, значительно серьезнее игрушки, – мягко заметил он.
Его тело напряглось, и наконец, он вошел в нее. Ее вздох перешел в стон, выражавший наслаждение.
Он долго лежал не шевелясь. Затем проник глубже, настойчивее, с безжалостной силой, которую она не могла не узнать. Его кожа обжигала ее своим жаром, опровергая насмешливость его слов. Как и безжалостную ярость проявления его власти.
Ее тело лишь успело приспособиться к величине и жару, как он издал стон и растворился внутри нее.
Верити, тяжело дыша, лежала, придавленная его весом. Их тела все еще не разъединились. Ей было неудобно и неприятно.
Может, это разочарование, затаившееся в ее сердце? После долгого предвкушения она полагала, что он постарается доставить ей наслаждение. Разве он не говорил, что хочет довести ее до безумства похоти? Ее непреклонная душа жаждала момента отказать ему.
Но, возможно, это по-деловому бездушное соитие было непредвиденным спасением. Ведь за несколько минут до того, какой овладел ею, ее непреклонная душа была не тверже бланманже.