Но это оказалось невозможным. Знакомый вихрь подхватил его и вознес на небеса.

Как и всегда в пламени страстей вопросы о главенстве и власти сгорели дотла.

Кайлмор пришел в себя и увидел Верити, молча и неподвижно лежавшую рядом. На ее щеках блестели следы слез, мокрые густые ресницы ее затуманенных серых глаз слиплись. Не было необходимости объяснять, что она презирает себя за то, что произошло.

Если его целью было вернуть их взаимоотношения на простейшую основу, то Кайлмор потерпел полное поражение. Верити все еще держала его в рабстве. Каждый раз, когда он овладевал ею, грубо и быстро или медленно и нежно, узы, связывающие их, переплетались все теснее.

Он вел себя как варвар, но охотно прошел бы все бури и беды ради этих бесценных минут, проведенных в ее объятиях.

Он так и не нашел Сорайю. Он не пробудил смелую искушенную любовницу, крепко запертую в душе Верити, ту любовницу, какой она запомнилась ему в Лондоне.

Однако он затронул в ней такие глубокие чувства, о которых никогда раньше не подозревал.

Кайлмор медленно и неохотно отодвинулся от нее. Верити что-то тихо проворчала.

Он был с нею груб. Но от него, даже в пылу страсти, не ускользнуло, что она тоже достигла наслаждения. Это не был вчерашний ослепительный взрыв чувственности, но на пике возбуждения она сама обняла его. Он заставил ее посмотреть правде в глаза. Верити не может отказать ему, как и он не может отказать ей.

Ее тело раскрылось перед ним. А ум и сердце закрылись. Кайлмор убеждал себя, что ему нужно только ее тело.

Это звучало до смешного неискренне.

Возбуждающие схватки оставляли в душе более глубокий след, чем мимолетные требования плоти, хоть ему и хотелось, чтобы было наоборот.

Кайлмор подавил желание зачесать назад упавшие на ее лоб влажные черные волосы. Ей не понравится его нежность, с пронзительной грустью подумал он.

Они долго лежали в напряженном молчании. Затем она, не глядя в его сторону, встала со смятой постели и попыталась завернуться в погубленное платье.

Верити выглядела печальной, подавленной, усталой. Она была прекрасной и необходимой ему как воздух.

Кайлмор протянул руку и схватил ее за мятую юбку.

– Куда это ты идешь?

– Мыться, – с горечью ответила она.

– Останься со мной.

– Хорошо.

Он нахмурился. Такое быстрое согласие казалось невероятным.

– Хорошо?

Она посмотрела ему в лицо. Ее глаза были тусклыми и безжизненными, такими он их никогда не видел. Он пробудил в ней страсть. Но какой ценой?

– Если я убегу, вы все равно поймаете меня. Поэтому я останусь.

– Ладно. – Он отпустил ее, ненавидя себя так же, как и она.

Она подняла руку, откидывая назад тяжелую волну волос, и он заметил синяки вокруг ее узкого запястья.

– Я сделал тебе больно, – сказал Кайлмор, еще горячее проклиная себя.

Верити равнодушно взглянула на отметины.

– Они остались с прошлой ночи. Это не имеет значения. – Она отвернулась, склонив голову под тяжестью спутанных волос. – Ничто не имеет значения.

Он как безумный стремился сломать ее сопротивление. Почему теперь, когда ему это удалось, такая грусть разрывает сердце, существование которого он всегда отрицал?

Глава 14

Кайлмор заполз в темное углубление между кустами, в котором он всегда чувствовал себя в безопасности. Разъяренное чудовище, преследовавшее, его, подбиралось все ближе и ближе, вот оно уже начало ломать ветви колючей ежевики, образовавшей защитную стену.

Затаив дыхание, Кайлмор съежился в темноте. Чудовище знало, где он.

Конечно, он не мог раствориться. Чудовище протянуло свои страшные белые руки и ухватилось за его разорванную, испачканную рубашку.

Кайлмор заплакал от ужаса. Шипы впивались в спину, не отпуская его, он не мог скрыться. Он зарыдал, презирая себя за слабость, за глупость, из-за которой попался.

Чудовище разразилось безумным смехом и потащило его наружу.

Он знал, что его ожидают еще большие муки. Чудовище разрежет его на куски и скормит собакам, как уже не раз угрожало сделать.

– Нет! Нет, папа! Нет, пожалуйста! Я обещаю быть хорошим. Только не бейте меня! Папа, не надо!

Но длинные белые руки тащили его из кустов.

– Нет! – рыдал он. – Пожалуйста.

Длинные белые руки встряхнули его. Они больше не впивались в него как когти. Они были прохладными и нежными. Он открыл глаза и в темноте разглядел склонившуюся над ним Верити. С минуту он слишком плохо соображал, чтобы стыдиться своей нервной дрожи и слез.

– Кайлмор, проснитесь. Вам снова снятся кошмары, – успокоил его ее голос.

Значит, нет никакого чудовища. Он в безопасности.

Это чудовище умерло двадцать лет назад. Придя в себя, Кайлмор глубоко вздохнул. Он чувствовал боль в груди, как будто после долгого многочасового бега.

– Кошмарный сон, – повторил он, с отвращением услышав свой хриплый голос.

Дурные сны преследовали его в Итоне. Жестокие одноклассники постоянно издевались над его ночными рыданиями и стонами. Эти тяжелые сны продолжались и в молодые годы. Он думал, что сумел избавиться от них. Многие годы воспоминания не тревожили его. Холодный Кайлмор, величественный герцог, не позволял слабости поколебать его хладнокровие.

Дело было в долине.

Кайлмор дрожал. Чувство одиночества было настолько сильным, что казалось смертельным.

С беззвучным стоном он обхватил руками женщину, которая его ненавидела, и уткнулся лицом в ее мягкую грудь. Знакомый запах коснулся всех его чувств, и сердце забилось спокойнее.

Как она могла подумать, что он когда-нибудь отпустит ее? Она – единственное существо, дающее ему покой. Верити одна стояла между ним и безумием. Это непереносимое и вечное бремя, которое судьба возложила на них обоих.

Они долго лежали молча, обнявшись. Он боялся, что Верити станет презирать его.

Он не заслуживал ее великодушия. Даже в своей всепоглощающей страсти Кайлмор признавал это. Он еще крепче прижал Верити к себе, приготовившись к насмешкам и отчужденности.

– Тс-с, Кайлмор, – прошептала Верити. – Здесь вы в безопасности.

От изумления он лишился дара речи. Он внушал ей ужас, она желала ему смерти. Так почему в ее голосе была такая нежность? Почему ее прикосновения так успокаивают его?

– Ш-ш… – Она убрала волосы с его мокрого лба с нежностью, пронзившей его до самого сердца. – Это всего лишь сон.