Пан Матиаш, человек крупный, не без натуги развел дерущихся в разные стороны. С неба начал валить мягкий и тихий снег, присыпая выбоины в сугробах.
— У них была любовь, — плакала Элька, размазывая по лицу капающую из носа кровь, — у них была любовь…
— Пойдем, девочка! — Пан Матиаш положил руку Эльке на плечо. — Оставьте ее в покое, вы, маленькие звери. А то я и правда запишусь на прием к твоему отцу, Аника.
Элька покорно пошла рядом с библиотекарем, время от времени судорожно всхлипывая.
— На. — Библиотекарь сунул ей в руку аккуратно сложенный носовой платок.
Элька покорно высморкалась, оставив на полотне кровавые разводы.
— Я платок испачкала, — сказала она тоскливо.
— Ничего, — успокоил библиотекарь.
— Я возьму домой, постираю.
— Оставь себе, пригодится. Пойдем, умоешься. — Он отпер дверь библиотеки и кивнул на стоявший у входа веник, чтобы Элька смахнула снег с валенок.
Она и не думала, что пан Матиаш такой хороший. Когда она брала подшивки «Модной женщины», он смотрел на нее косо — полагал, что нечего в таком возрасте забивать себе голову нарядами и всякими тому подобными глупостями. Пан Матиаш жил уединенно и, по слухам, женщин вообще не одобрял. Поговаривали, что в молодости у него была несчастная любовь с какой-то замужней пани из столицы, приезжавшей сюда на воды, и сердце его с тех пор разбито.
Пахло плесенью, мышами, старой кожей и пылью, но все вместе складывалось почему-то в приятный запах библиотеки. Снаружи на раму намело толстую косую полосу лиловатого снега, окна напротив светились теплыми огоньками, отчего Эльке в комнате с книжными полками показалось особенно уютно.
— Чаю хочешь? — спросил пан Матиаш.
Элька кивнула:
— Ага.
— Ты умойся пока. — Библиотекарь кивнул на каморку, где умещались покрытый клеенкой маленький стол с чайными чашками, сахарницей и вазочкой с сухим печеньем, умывальник и пышущая жаром плита.
Пока он наливал чай из стоящего на плите чайника, Элька ополоснулась под умывальником и утерлась платком пана Матиаша — раз уж он его отдал насовсем.
— Дети в этом возрасте обычно злые, — говорил тем временем пан Матиаш, — они уже не маленькие, но еще и не взрослые. Вот и ищут себе место, утверждаются.
— Ага, — опять кивнула Элька. Она подумала, что мама снова будет сердиться. Мама в последнее время часто сердилась.
— Ты тоже никак себя найти не можешь. Мечтаешь о красивой жизни.
— Я нет, — сказала Элька и хлюпнула чаем.
— Как же нет? Все время «Модную женщину» читаешь.
— Я не потому, — оправдывалась Элька, — просто… там написано, как себя вести и вообще.
— Я вот смотрю на тебя, Эля, и удивляюсь… Ты бы лучше что-нибудь из истории почитала. Или классику. Если и правда хочешь быть образованной. Будешь читать серьезные книги — сама собой начнешь понимать, как себя вести.
— Ага, — Элька все кивала и кивала, даже шея заболела, — я почитаю.
Пан Матиаш был образованным человеком, он учился в столице. Пани Ониклея как-то говорила госпоже почтмейстерше, что зря он похоронил себя в этой дыре… Все от разбитого сердца, сказала почтмейстерша. А ведь пани Ониклея, кажется, влюблена в пана Матиаша, подумала Элька.
— А ты, что, правда, дочка господина герцога? Или так, придумала, чтобы от тебя отстали? Если придумала, это ты зря, они еще больше будут тебя обижать.
— Ничего я не придумала, — убежденно сказала Элька. — Мамка, когда господин герцог на воды приезжал, прислуживала ему. Она вазу разбила, и управляющий хотел ее уволить, а герцог защитил. Он ею… пленился, вот. А через девять месяцев родилась я, все как положено.
— Эля, — вздохнул библиотекарь, — по-моему, ты все-таки выдумываешь. Это бывает в твоем возрасте. Дети придумывают себе романтическое происхождение, потому что недовольны настоящим… Когда взрослеешь, родители кажутся чужими людьми, они ничего не понимают, а вот если бы они были настоящими, родными, они бы сразу все поняли… примерно такой вот механизм.
— Не-а, — помотала головой Элька, — я, правда, дочка господина герцога! Не верите? У мамки есть такая штука… он ей подарил, когда они расставались… серебряная кружка для воды, на цепочке, в виде головы оленя. Они когда прощались, он кружку от пояса отцепил — он всегда ее на поясе носил — и говорит: бери, Лариса, советники не дают нам быть вместе, но ты пей из нее, где касались мои губы… — Элька в ужасе чувствовала, как слова вылетают из нее сами по себе. — И мамка достает ее иногда, смотрит и плачет… А у меня родимое пятно есть, точь-в-точь на том месте, где и у него, мамка говорила.
— И… хм, где оно расположено? — вежливо поинтересовался пан Матиаш.
— Там, — Элька покраснела и потупила глаза.
— Даже и знать не хочу, — сказал пан Матиаш твердо. — Ладно, Эля. Ты вот что, иди домой. Маму расстраивать не надо своими глупостями.
Элька мялась. Она разглядывала лужу, которую напустили на пол валенки, несмотря на то что она отряхнула их веником, и молчала.
— Ты что?
— А если… опять этот Аника со своей компанией?
Библиотекарь вздохнул:
— Пойдем, я тебя провожу.
Он вновь накинул толстую бобровую шубу (ни у кого в поселке больше не было такой шубы; оттаявшие снежинки превратились в капельки воды и теперь сверкали на ней, точно бисер), взял Эльку за плечо, и они вышли в ночь. Северное сияние опять начало разворачивать над ними свои полотнища, но оно было гораздо бледнее, чем раньше, словно призрак самого себя.
— Вот и весна скоро, — сказал пан Матиаш, — во всяком случае, астрономическая…
— Мамка не шлюха, — ответила Элька невпопад. — У них любовь была.
— Да-да, — рассеянно согласился пан Матиаш, думая о чем-то своем. Снег скрипел под его солидными ботинками.
Элька на всякий случай оглядела окрестности, но улицы были пусты. Лишь пани Эльжбета, запиравшая кондитерию, приветливо кивнула им и улыбнулась, хотя обычно Эльку и не замечала.
— Иди домой, Эля, — сказал пан Матиаш, — мама, наверное, волнуется.
Элька побежала по тропинке — гостиница над морем казалась темной и неприютной, лишь светилось молочным светом окно кафетерия, где, наверное, мама смотрела все ту же печальную историю про приехавшего в столицу молодого рыбака. В последнем эпизоде он решил стать поэтом, но бедствовал, и его любимая, бросившая ради него богатого старика, пошла на панель, чтобы его прокормить. Этот эпизод особенно понравился Анхен и Гретхен, но и мама после него расстроенно утирала слезы.
Так что маме было не до нее, но на всякий случай Элька все-таки побежала, топоча валенками по свежему снегу, а когда обернулась, увидела, что пан Матиаш не повернул назад, а направился дальше по улице, где ничего не было, кроме особняка пана директора. Элька сначала подумала, что он хочет пожаловаться пану директору на Анику, но потом подумала, что вряд ли пан директор станет его слушать: все-таки пан Матиаш, хоть и уважаемый человек, живет в каморке при библиотеке, а у пана директора целый особняк с прислугой и выездом… Пан Матиаш, наверное, решил просто прогуляться, чтобы аппетит был хороший: вечер выдался пусть и снежный, но тихий, бывают на переломе зимы такие уютные вечера.