— Майя, — повторил он неуверенно.
Она отстранилась и прошла мимо него в комнату.
— Мне пришлось сойти у торгового центра, — говорила она на ходу, — за мной, кажется, следили. А там через запасной выход. Рамирес — он готов на все, ты же знаешь.
Ну да, Эдик читал фантастику: это происки инопланетного разума, и она никакая не Майя, подделка. Кто-то прочел его мысли и воссоздал Майю как она есть — белый луч морщинки, косой зуб, запах раскаленного песка, чужих цветов. Если ее ударить — потечет кровь, но это будет не настоящая кровь.
Или, скажем, мощный гипноз. Кто-то стоит у нее за спиной, кто-то скрывается за наведенным образом, темный, страшный.
— Постой-ка… — Она скользнула к окну. Длинные узкие пальцы ухватили шторы за края и сдвинули их, потом она осторожно выглянула на улицу сквозь оставшуюся узкую щель и вновь обернулась к нему: — Слава богу! Кажется, оторвалась.
— Майя, — повторил он как заведенный.
— Проголодалась ужасно! — Она бегло улыбнулась и кивнула ему, словно в подтверждение. — Я умыться, а ты свари кофе, ага? И бутербродик.
— Ага, — шепотом сказал он.
Как только за ней захлопнулась дверь в ванную, Эдик торопливо натянул еще сырые ботинки, мокрую куртку и побежал к двери.
Обычно он запирался изнутри на ключ — ему казалось, что так надежнее и спокойнее, — но сейчас дверь была заперта, а ключ в замке отсутствовал, хотя Эдик точно помнил, что, когда раздался звонок и он открыл, ключ оставался в замке… Или не оставался? Может, он так растерялся, что сунул ключ в карман?
Он пошарил по карманам, осмотрел прихожую, приподнял лежащее на галошнице черное блестящее пальто. Но ключа не было и там, зато из кармана пальто выпал посадочный талон «Люфтганзы».
Если они подделали человека, что им стоит подделать посадочный талон?
На ручке стоящей в углу дорожной сумки белела наклейка ручного багажа. Дно сумки было забрызгано грязью — наверное, запачкалось, когда Майя убегала от агентов Рамиреса. Но ведь это чушь. Нет никакого Рамиреса. Нет никакой наркомафии. В смысле наркомафия-то есть, но наркомафия сама по себе, а он, Эдик Беленький, сам по себе.
Он заперт в квартире с чудовищем, принявшим облик человека.
Вызвать милицию? Позвонить, пока эта плещется там, в ванной, и вызвать милицию?
Ну и что он им скажет? Что придуманная им женщина приперлась на ночь глядя и утверждает, что еле отвязалась в торговом центре от преследований агентов наркомафии?
Где он после этого окажется?..
Позвонить маме? Сказать, чтобы приехала?
Во-первых, она разволнуется, и у нее будет сердечный приступ. Во-вторых, почему он полагает, что, если сам не сумеет справиться с чудовищем, справится мама? Ну да, на какой-то миг он именно так и подумал, вспомнив, как гоняла мама обижавших его во дворе больших мальчишек.
Хлопнула дверь ванной — Майя вышла в его махровом купальном халате. Длинные босые загорелые ноги, длинные руки, торчащие из закатанных рукавов. Эдик вспомнил, как она хладнокровно, прищурив один глаз, целилась в припавшего к ветке ягуара.
Проклятие, этого же не было! Ни Майи, ни ягуара, ни папы профессора.
Сказать ей: «Пошла вон, я тебя выдумал!»?
— А где кофе? — спросила она дружелюбно.
— Сейчас, Майечка, — заторопился Эдик и бросился отмывать турку с застывшей гущей.
Майя тем временем деловито обследовала внутренности холодильника, достала докторскую колбасу и соорудила себе бутерброд с колбасой и луком.
Ну да, подумал Эдик, она любит то, что люблю я.
— Не называй меня Майечкой. — Она вонзила белые зубы в ломоть. — Ты же знаешь, терпеть не могу. Осторожней, у тебя сейчас кофе убежит.
Он ухватил турку — пена все-таки пролилась, и если бы Майя была галлюцинацией, она бы испарилась в кофейных парах, но Майя только дружелюбно кивнула ему и продолжила уминать колбасу.
Как у себя дома, подумал он.
— Меня, конечно, тревожит, что нет вестей от папы, — говорила она, прихлебывая кофе, — но ты знаешь, он и не из таких передряг выкарабкивался. Он с виду ну совершенно не от мира сего, но таким всегда везет.
— Я тоже надеюсь, что все будет хорошо, Майечка, — робко сказал Эдуард и, встретив ее яростный взгляд, поправился: — Майя.
— Но это не значит, что мы должны сидеть сложа руки. Ты скачал те последние материалы по письменности инков? Молодец. — Она отставила чашку и быстро поцеловала его в щеку пахнущими луком губами. Отстраниться он не успел. — Пойдем! — Она схватила его за руку и потянула из кухни. — Нужно торопиться. Если мы сумеем расшифровать пиктограмму…
— Но я не специалист, Майя, — жалобно сказал Эдуард, — это же…
— Зато я специалист, — она бегло улыбнулась, — шесть лет в Сорбонне. Ну-ка… Какой же ты молодец, это то, что нужно!
Она сосредоточенно уставилась в монитор, губы ее чуть шевелились, как у ребенка, недавно научившегося читать «про себя».
— Теперь можно хотя бы приблизительно установить, куда папа направился. — Она обернулась к нему, блестя глазами. — И если мы успеем раньше этих мерзавцев, мы… Ты представляешь, что это значит для всего сообщества мезоамериканистов? Это же… ну, не Нобелевка, но уж медаль королевского общества наверняка!
И конечно, все лавры достанутся папе, подумал Эдик кисло, но тут же одернул себя, какому такому папе?
— Майя, — он облизал пересохшие губы, — послушай…
Она резко откатилась вместе с компьютерным креслом, вскочила, подбежала к дорожной сумке и стала рыться в ней, напоминая деловитого терьера.
— Ага, — она резко выпрямилась, — вот!
— Что это?
— Билеты, конечно, — она сунула ему в руку распечатку, — авиабилеты. Восемь тридцать пять по местному, регистрация за полтора часа до вылета, пересадка во Франкфурте, двадцать три часа — и на месте. У тебя же паспорт не просрочен? Вот и отлично.
— Но виза…
— На месте проштампуют. В аэропорту будет ждать машина. Педро еще верен нам. Ну помнишь, тот туземец, которого ты спас от каймана? Они не забывают добра, ты же знаешь.
Телефон на столике в углу зазвонил так внезапно, что Эдик вздрогнул.
— Не отвечай, — быстро сказала Майя.
— Но…
— Это может быть Рамирес!
— Откуда Рамирес знает мой телефон?
— У него везде информаторы. — Она насторожилась. — Я боюсь, что…
Эдик, тем не менее поколебавшись миг, протянул руку к трубке. Рамирес, информаторы… Господи, какой бред!
— Да, — выдавил он, — слушаю.
— Эдик? Почему у тебя такой голос? Ты что, еще выпил? Тебе нельзя много пить, ты же знаешь. У тебя клапан.