— Нет, это люди чувствуют собак. А от вас какое метро близко?
— Я на «Тульской» живу.
— Тут пешком можно дойти. Минут за двадцать. Ну, за полчаса. А вы, наверное, испугались, что метро закроется, да?
— Не то чтобы испугался…
Если что, можно и правда доехать на такси. Наверное. Он очень давно не позволял себе такой роскоши, но ведь должны же остаться какие-то службы. Вызвать такси по телефону… Можно позвонить в справочную. Раньше была справочная 09. А теперь? Надо у нее спросить. Как ее зовут вообще-то?
— Ну, так пошли. Я позвоню только. — Женщина достала из кармана мобильник и ловко, одной рукой, набрала номер.
Рефлекс экранчика высветил нежную щеку и маленькое ухо с двумя сережками. Это теперь так носят, подумал Артемий Михайлович и, чтобы не смущать ее, отошел чуть в сторону, тем более Буся начал обнюхивать его пальто, пачкая слюной. Кому она звонит? Домой? Маме? Мужу? Сколько ей вообще лет? Сначала она показалась ему совсем молоденькой, потом взрослой женщиной, сейчас опять очень молодой… Не поймешь с ними.
Огонек погас, она убрала телефон в карман и повернулась к Артемию Михайловичу:
— Ну вот… Пойдемте.
— А… — Он заколебался, и женщина поняла:
— Это я подруге звонила. Обещала еще днем позвонить и забыла. А она рано ложится.
Значит, не мужу. Это хорошо? Ну да, вряд ли бы она позвала его домой, если бы муж. Но как она все-таки не боится?
Еще поворот, еще проходной темный двор, и они оказались на бульварчике. Голые деревья за низкой чугунной оградой подметали мокрое небо, на перекрестке светилась рекламная тумба — красивый черноволосый мужчина, ненатурально улыбаясь, говорил по мобильнику, при этом как бы чуть-чуть высовываясь из глянцевитой поверхности, что почему-то вызывало смутную тревогу. У светофора урчала мотором одинокая иномарка, бросая на мокрый асфальт рубиновый отсвет, а вдалеке, за мокрыми крышами, печально светилась на фоне низких туч Шуховская башня.
Черноволосый сотовый красавец вдруг расплылся и странно задрожал.
— Надо же, а я-то заблудился! — охнул Артемий Михайлович.
— Вы не первый, — сказала она.
Он сморгнул стыдные слезы и посмотрел на нее искоса, чтобы не отпугнуть излишним вниманием, — она была бледненькая, с острым носом и тонкими губами, совсем некрасивая, а тогда, в темноте, ему показалось, что красивая. И еще что-то было… Присмотревшись, он понял — ее верхняя губа чуть заметно подергивалась, словно в нервном тике. Может, она с такой легкостью пригласила его к себе, потому что некрасивая? И что это значит — «вы не первый»?
Наверное, ему надо отказаться и соврать, что он спешит. Что его дома ждут. Но он только что сказал ей, что дома никто не ждет. Ужасно неловко. Артемий Михайлович чуть-чуть замедлил шаг, совсем чуть-чуть, но она заметила и, одной рукой по-прежнему удерживая торопливо перебирающего лапами Бусю, вторую положила ему на сгиб локтя. Теперь, чтобы освободиться, Артемию Михайловичу пришлось бы вырываться, а это было бы совсем нелепо. Он вдруг сообразил, что впервые за много-много лет идет по городу под руку с женщиной — сторонние люди вполне могли бы принять их за давнюю супружескую пару, вышедшую подышать воздухом перед сном.
— А… долго еще?
Ему остро захотелось домой, сейчас, когда дом был буквально под боком: сесть на кухне, попить чаю, посмотреть вечерние — нет, уже ночные — новости, забраться в кровать, укрыться, чтобы все как всегда, чтобы тепло, чтобы не было страшных пустых улиц и незнакомой женщины, с которой непонятно как себя вести.
— Мы уже пришли. — Женщина по-прежнему держала ладонь на сгибе его локтя. — Почти.
Он огляделся. Подсвеченный тусклыми огнями изнутри купол рынка походил на приземлившуюся в неположенном месте летающую тарелку, рядом выстроились в линию непривычно безлюдные разноцветные павильончики. Да что там, все вокруг после смешных и страшных его приключений показалось ему немножко не таким. Словно пока он блуждал по темным переулкам, кто-то чужой, огромный, какой-то Втулку с компанией этих своих древних торопливо смел с лица земли знакомые с детства здания и улицы и так же торопливо подменил чем-то очень похожим, но все-таки муляжом, подделкой…
Ерунда, сказал себе Артемий Михайлович, это просто рынок, просто павильончики, вон тот, сверкающий, «Евросеть», стразы, гладкие корпуса мобильников, точечные светильники, стекло и поддельный хрусталь. Вон тот, розовый, — «Московские колбасы». Пестренький — кондитерский от фабрики «Ударница».
Надо было все-таки извиниться и пойти домой.
— Вот сюда, — сказала женщина, чуть нажав на его локоть.
Артемий Михайлович послушно сделал шаг и понял, что она подталкивает его в направлении стоящего чуть в глубине двухэтажного дома с башенками. Отсюда, издалека, дом походил на зачарованный замок, Артемий Михайлович всегда гадал, что там такое, внутри.
— Это… Вы тут живете?
Таинственный замок был окружен тоненькими голыми деревцами и казался совсем темным. Отчетливо пахло мокрой землей и почему-то грибами. Ерунда, откуда в городе грибы!
— Что вы! Я тут работаю. А вы думали, я вас домой зову? Я дежурю сегодня ночью.
— А… собака?
— Что же ему одному дома сидеть? А начальство не против. — Она помолчала. — Потом, все-таки не так страшно. Я вроде и недалеко живу, но когда идешь вот так, по темени… Я его специально завела, когда на эту работу устроилась.
Артемий Михайлович немного расслабился. Она вовсе не нимфоманка какая-нибудь, просто ей скучно на дежурстве. Это совсем другое дело.
— А… кем вы работаете?
— Это с медициной связано.
— Я тоже, — обрадовался он и тут же смутился, потому что обычно стеснялся говорить посторонним людям про кожвендиспансер. Но если она тоже по медицинской линии… тогда, конечно, другое дело. Странно, что в медицинское учреждение пускают собаку.
Тем временем они подошли к украшенному кружевным жестяным козырьком крылечку замка, и она, отпустив на минуту руку Артемия Михайловича, нажала на звонок.
— А… там кто-то есть?
— Сторож.
Это хорошо, что там есть сторож? Или плохо? Надо посидеть минут десять для приличия и уйти. Может, спросить у нее телефон? Как вообще в таких ситуациях поступают? Как-то ведь знакомятся люди, почему он никогда…
За дверью послышались шаркающие шаги, потом она распахнулась — огромный человек в белом халате, заляпанном чем-то бурым и чем-то желтым, встал на пороге. Лицо у него было желтое, перекошенное, резиновое, и это желтое, мертвое лицо выдавило из щели рта:
— Добро пожаловать!
Артемий Михайлович попятился, но сзади напирала женщина, цепко держа его за локоть, и когда он обернулся, то ли чтобы оттолкнуть ее, то ли попросить чтобы отпустила, увидел закатившиеся глаза, и блестевшие в свете тусклой лампочки полоски белков, и оскаленные зубы. Увидел отсвечивающие красным глаза черной собаки и табличку «Судмедэкспертморг» у входа.