— Может, ее тут и нет, Миша? — с надеждой спросил Гиви.
Шендерович обернулся к Дубану.
— Не чуешь ли где присутствия суккуба, о, звездозаконник?
Дубан вышел на середину комнаты и, впечатляюще раскинув руки, обернулся вокруг собственной оси.
— Эманации есть определенно и достоверно — подтвердил он.
Крючковатый нос звездозаконника втянул застоявшийся воздух.
— Сие порождение ночи употребляет духи и притирания… жасмин, мускус, померанец. Весьма изысканный аромат, ничего не скажешь.
Гиви на всякий случай тоже понюхал воздух. Пахло застоявшейся пылью.
— И где же? — деловито вопросил Шендерович.
Дубан закатил глаза, какое-то время постоял неподвижно — только голова медленно поворачивалась вправо-влево, потом сказал:
— Сюда!
Дверь с балкончика, повисшая на одной петле, скрывала за собой пустую, погруженную во мрак залу — из единственного окна на пол падала узкая полоска лунного света.
Гиви замешкался на пороге — в зале было темно и пыльно.
— Эй, ты, Данко пришибленный, — пихнул его в спину Шендерович, — свети, давай!
Гиви покорно обвел фонариком стены и углы.
Зала была меньше, чем показалась сначала — и совершенно пуста. Фонарик в гивиной руке дергался, отчего луч выписывал причудливые зигзаги.
— Да свети же! — шипел из-за спины Шендерович.
— Туда направь свой атрибут, о, везирь светоносный, — угрюмо проговорил Дубан, — во-он туда!
У стены лежало что-то, что Гиви принял поначалу за дохлую летучую мышь. Но предмет, когда на него упал луч фонарика, расцвел яркими красками — Дубан, подойдя, брезгливо подобрал его с полу двумя пальцами; шелковый платок трепетал в теплом воздухе, Гиви даже показалось, что он сияет каким-то своим, собственным светом.
— Сие без сомнения оставлено суккубом, — прокомментировал Дубан, — однако ж, где он сам?
Гиви с замиранием сердца огляделся. Зала была по-прежнему пуста.
— Прячется, зараза, — пробормотал Шендерович, — Ну ничего! Сейчас выманим! Выйдете вы, двое!
— Миша, — робко сказал Гиви, — можно, я с тобой?
Шендерович окинул его оценивающим взглядом.
— Нет, — вздохнул он, — ты лучше на стреме постой. Снаружи, вместе со звездочетом… и фонарик пригаси, а то напугаешь…
Гиви отошел, уязвленный в самое сердце, чувствуя себя полным ничтожеством, на которое не польстится даже суккуб. Шендерович, тем временем, вышел на середину зала и, размахнувшись, ударил себя в грудь на манер распаленного самца гориллы.
Глухой звук отразился от стен.
Гиви, не выдержав, скользнул на цыпочках обратно в залу, и теперь стоял у двери, прижавшись к стене и затаив дыхание.
Судя по приглушенному сопению у него над ухом, Дубан не захотел оставаться в одиночестве.
Посреди зала гордо возвышался Шендерович.
— Эй! — вопил Шендерович, осыпая звучными ударами грудную клетку, — выходи! Я пришел!
— Хо-оди! — отозвалась башня.
— Эй, милашка! Не хочешь поразвлечься? — уже интимнее, но по-прежнему звучно осведомился Шендерович, — я, между прочим, царь!
Где— то в неподалеку раздался тихий шорох -будто мышь пробежала.
— Миш-ша! — предостерегающе прошипел Гиви.
Дубан рядом с ним быстро проделал ряд сложных пассов, сметая рукавами паутину и пыль со стены.
— Выходи, крошка! Выходи, сладкая моя!
— Миша, осторожней!
Шорох стих.
— Гиви, ты здесь? — спросил Шендерович, не оборачиваясь. — Давай-ка, туда посвети!
— Потайная дверь! — произнес Дубан со знанием дела, — ишь ты!
Дверь была пригнана к стене так плотно, что, казалось, составляла с ней одно целое.
Шендерович подскочил к ней и забарабанил кулаками.
— Открой! Открой, голубушка! Ну, открой, тебе же хуже будет!
— Похоже, — сказал Дубан с некоторым злорадством, — ты ее спугнул, о, страстный!
— Мне бы она открыла, — с достоинством возразил Шендерович, — но вы, о, мои спутники, способны устрашить даже суккуба!
Он с минуту поразмыслил, потом махнул рукой.
— Ладно, что с ним чикаться? Я, как царь времен, ломаю дверь! — сказал он и поднял фомку.
Гиви послушно светил.
Шендерович, пыхтя, налегал на фомку, пытаясь сорвать невидимый замок. Дверь потрескивала — башня все-таки была очень ветхой.
А ну, как рухнет? — с тайным ужасом подумал Гиви.
И, словно в ответ на его мысли, башня покачнулась.
— Не разобрался еще со своими звездами, о, медлительный? — спросил Шендерович, не оборачиваясь.
— Нет, — сердито проговорил Дубан, — откуда? Я же, вместо того, чтобы наблюдать сокрытое, ибо ночь к тому располагает, вышел на сию ловитву… по твоему приказу, кстати, о, любящий риск!
— Так не бросить ли нам сии пустые хлопоты и не спуститься ли вниз, — с великолепным самообладанием вопросил Шендерович, — ибо сия обреченная башня, похоже, вот-вот рухнет… полагаю, вместе с суккубом, раз уж он столь глуп, что не желает выходить.
Гиви увидел, как в обращенном на балкон дверном проеме медленно поплыли звезды — верхушка башни описала в небе плавную дугу.
И я так никогда и не увижу, на что похож этот суккуб, подумал Гиви. Масрур знает, а я нет.
— Жалко, э, Миша? — неуверенно спросил он.
— А и хрен с ним, — вздохнул Шендерович.
— Жалко! — уже уверенней заключил Гиви.
К собственному удивлению он оттолкнул Шендеровича и заколотил кулаками по двери.
— Слушай, — заорал он, — выходи! Ты ж погибнешь! Мы тебе ничего не сделаем. Мы приличные люди!
За дверью было тихо.
— О, если б властелин Китая твое лицо увидеть смог!
Он бы склонился пред тобою, рассыпав золото у ног!
О, если б падишах Индийский увидел шелк твоих волос,
Он распростерся бы во прахе, разрушил храмы и чертог!
Зачем ему его хоромы, когда в них твой не блещет лик?
Зачем ему иные боги, коль ты одна — и царь, и бог?
— надрывался Гиви.
За дверью раздался тихий вздох.
— Снова арканом любви поймана я, о, охотник!
Сколь не старалась бы я, тщетно бежать мне его!
— Ишь ты, — изумился Шендерович, — стихи читает!