— Я же сказал, о, Имам, — буркнул он, — я подумаю. Так сразу дела не делаются! Ступай! Прошу, слушай, дай побыть одному!
— Разумеется, о, повелитель, — сдержанно сказал старец, однако ж в голосе его слышалась затаенная обида.
Он сложил руки, поклонился и вышел.
Гиви поерзал на подушках, устраиваясь поудобнее. Чтобы не скучать, он стал разглядывать потолок, выложенный причудливыми изразцовыми узорами. Узоры нагоняли тоску.
Так значит, я теперь царь, — думал Гиви. Миша не царь, а я царь! Жаль, Миша об этом не знает! Ну, ничего, скоро узнает! Эх!
Воевать ему не хотелось. Хотелось кушать. Во-первых, с Мишей не повоюешь. У Миши Масрур, а Масрур готов идти за своим повелителем в огонь и воду — после той позорной истории с джиннами. У Миши его верные бессловесные мамелюки. У Миши полки со знаменами. Боевая белая верблюдица! У Миши, в конце концов, нубийские ослы!
Гиви поднялся с подушек, подошел к высокому окну, встал на цыпочки. Убедился, что по причине отчасти высокого окна, отчасти собственного низкого роста, он не достает даже до нижнего края, вернулся, кряхтя, придвинул столик, взобрался на него и выглянул наружу.
Замок висел над пропастью.
То есть, вернее, он возвышался над пропастью на плоском утесе, напоминающем по виду палубу корабля. Нос палубы выдавался вперед и играл роль двора перед замком. Сейчас, смутно проступая в утренней дымке, на нем в грозном молчании строились квадраты войск.
Гиви стало страшно.
И это — подумал он, мои люди? Мои войска? Они сделают все, что я прикажу? Нападут на Мишу?
Да чем лично их Миша не устроил?
Вечный старец, вспомнил он! Единственный, кто не признал в Мише повелителя Ирама! Святой человек, укрывшийся в горах!
Ему с самого начала Миша не понравился, подумал он.
А я, выходит, понравился!
Гиви в испуге отпрянул от окна: словно ощутив его присутствие, сотни людей внизу, как один человек, мерно застучали древками копий о камень.
* * *
Плов не лез в горло.
Может, мне просто надоела восточная кухня, думал Гиви с тоской.
Сейчас бы борща поесть. И черного хлеба с салом…
Когда за завесой скрывающей вход, раздались шаги, Гиви быстро вытер руки о пеструю ткань и выпрямился на подушках.
Двое мрачных могучих рабов внесли на плечах пестрый мешок, у горлышка аккуратно перехваченный золотой тесьмой. Тесьма была кокетливо повязана бантиком. Мешок дергался, извивался, а порою складывался пополам.
Рабы свалили мешок у ног Гиви и, поклонившись, поспешно вышли. У одного, как имел возможность убедиться Гиви, слегка заплыл глаз.
Мешок продолжал дергаться.
— Ну, ты шакал, Мишка! — фыркал мешок, — багдадский вор тебе товарищ! Ты еще пожалеешь! Я тебе еще покажу! Развяжи мешок, скорпионово семя!
Гиви наклонился, аккуратно потянул за ленточку и поспешно отскочил в сторону.
— Алочка, — робко сказал Гиви, — успокойся!
— А! — Алка вскочила на ноги и отряхнулась, — это ты!
— Я, Алочка, — печально отозвался Гиви.
Алка разъяренно откинула со лба светлую прядь.
— И ты туда же, — вздохнула она, — Мало, что Мишка совсем умом тронулся!
— А он тронулся? — на всякий случай спросил Гиви.
— Еще бы! Запер меня в этом своем гареме, мегер каких-то приставил… ты бы поглядел на этих куриц! Они мне поют, представляешь? И еще на лютнях играют! Один раз заглянул, объяснил мне доступно и популярно, что он теперь царь, и опять смылся! Кастратов каких-то понаставил, хочу выйти, не пускают, Масрур хотел зайти, не пускают. Говорят, царь не велел! Царь! И кто? Этот Синдбад недоразвитый!
— Ты погоди, послушай…
— Мало того! Надевают мне мешок на голову и тащат! Весь хребет об осла обломала… везде синяки! И здесь! И здесь!
Гиви отступил еще на несколько шагов.
— Это я велел тебя привезти, — признался он, отчаянно пытаясь расправить плечи.
— Велел привести? — удивилась Алка, и весьма холодно добавила, — так ты теперь тоже царь?
— Так получается, — неопределенно пояснил Гиви.
Он огляделся. Вроде бы, комната была пуста, однако ж, мало ли… они тут, как он успел убедиться, обладают неприятной способностью проникать повсюду…
— Аллочка, — проговорил он, — тут, понимаешь, непонятно что делается… Миша бросил меня в темницу, потому что я, вроде, тоже царь, а эти вот меня вытащили…
— С Миши станется, — все так же холодно согласилась Алка.
— И теперь требуют, чтобы я занял престол вместо Миши, потому что от его царствования, как бы ничего хорошего не проистекает, а совсем, наоборот…
— Ну, Мишка, конечно, раздолбай, — согласилась Алка, — однако ж не полный урод… разве что опять занялся своими гешефтами и разорил державу?
— Не в этом дело, Аллочка… понимаешь, вроде он не годится, потому что земля все трясется и трясется. О, вот, опять…
— Интересно, — задумчиво проговорила Алка, накручивая волосы на палец, — а это, выходит, твоя крепость?
Какое-то время она доброжелательно озиралась, потом рассеянно начала поглощать инжир.
— Выходит так, — уныло произнес Гиви, — была этого, Имама ихнего, а теперь моя.
Алка с размаху плюхнулась на подушки.
— А Имам кто тогда?
— Не знаю… Имам и есть. А на самом деле — кто его знает? Они, вообще-то, Аллочка, все тут то и дело облик меняют…
— Похоже на то, — задумчиво согласилась Алка, разглядывая его холодными светлыми глазами, — ты тоже изменился.
Гиви расправил плечи.
— Паршиво выглядишь. Затравленный какой-то…
Гиви поник. Потом взял себя в руки.
— Вообще-то я царь, Аллочка. Водитель армий.
— Миша тоже так говорил, — согласилась Алка. — Может, вы уже определитесь, наконец, кто есть кто? А то, знаешь, от такого дисбаланса одни неприятности.
— Мы и определяемся, — сухо сказал Гиви.
Потом задумчиво добавил:
— Ты вот скажи… Тебе тут нравится?
Алка пожала плечами.
— В гареме не больно-то повеселишься. А так — забавное место.
Гиви вглядывался в Алку, надеясь и боясь углядеть в ее тонких чертах суккубью привлекательность, порочную и неотразимую. Алка слегка заерзала на подушках.
— Красивая ты, — доброжелательно сообщил Гиви.
Алка вновь слегка пожала плечами.