– Манускрипт, – сказал Орлов, – тоже конфискован у данного элемента. Утверждает, что получил его в наследство от дяди.
– В таком случае, – сказал Штильмарк, разглядывая пергамент, – этот его дядя большой оригинал.
– Этот элемент так и сказал. А что?
– Это шагрень. Очень хорошей выделки. Знаете, что такое шагрень?
– Кожа такая, – сказал Орлов.
– Кожа горного осла. Онагра. Но пергамент свежий. И письмена свежие.
– То есть?
– Дядю было очень легко обмануть. Он купил совершенно новый пергамент с какой-то тарабарщиной.
– А я думал, это иероглифы. Древнеегипетские, – сказал Орлов, который в детстве увлекался книжками про дальние загадочные страны и причудливую смерть расхитителей гробниц.
– Это похоже на древнеегипетские иероглифы, – сказал профессор Штильмарк, – но такой письменности не существует. Это подделка. Причем совсем новая. А если это подделка, надо полагать, что и череп – подделка.
– Там есть и старые книги, – задумчиво произнес Орлов, – точно старые… они крошились в пальцах. И пахло от них мышами.
– Теоретически может быть, что среди подделок попадется истинная жемчужина, – сказал профессор Штильмарк, – но такие случаи исключительно редки. Хотя среди коллекционеров ходят легенды.
– Значит, этот череп не представляет никакой ценности? – разочарованно спросил Орлов.
– Исключительно художественную, – сказал профессор Штильмарк, прекрасно разбиравшийся в культуре Причерноморья. – Можете оставить его себе в качестве пресс-папье.
И он в терпеливой надежде поглядел на оперуполномоченного Орлова в ожидании, когда тот подпишет ему пропуск и можно будет уйти из этого ужасного места.
* * *
Близилось утро, и оперуполномоченный товарищ Орлов у себя в кабинете устало протер воспаленные глаза.
Взять банду Гриши Маленького, совершившего исключительно наглый налет на госзавод, было никак не возможно. Настолько никак не возможно, что товарищ Орлов сильно подозревал – в стройных рядах его родного учреждения наличествует предатель. А как бы иначе Гриша с сообщниками проникли за проходную завода?
Надо сказать, Гриша Маленький был личностью легендарной, последней легендарной личностью в пышном списке одесских бандитов.
Во-первых, он никого не убивал. Даже во время знаменитого налета на мыловаренный завод. Даже во время не менее знаменитого налета на табачную фабрику. Он просто под видом сотрудника Губчека проник на территорию завода (и, как сильно опасался товарищ Орлов, его удостоверение было баснословно настоящим), профессионально обезоружил охрану и запер караульных и рабочих в подсобном помещении. Попутное изнасилование гражданки Розенберг было, так сказать, единственной производственной травмой.
Во-вторых, Гриша Маленький обладал исключительными организаторскими способностями: его крепко сколоченная банда с разветвленной сетью осведомителей, насчитывающая свыше полусотни человек народу, была уже даже и не банда, а организация. А столь хорошо законспирированную организацию с разветвленной сетью осведомителей Губчека у себя под носом вряд ли могла терпеть.
И если бы этот проклятый Гриша ограбил хотя б того же господина Рубинчика! Тогда бы его дерзкий налет можно было бы посчитать орудием народного гнева. Но у него поднялась рука на народное имущество.
Над товарищем Орловым висел дамоклов меч инспекции из Москвы.
Товарищ Орлов отчаянно потер лоб, потом глаза – под веками вспыхнули два красных пятна.
Давно я дома не был, вот что, подумал оперуполномоченный.
Ему хотелось прийти домой, рухнуть на спартанскую койку и заснуть.
Он открыл глаза. Красные пятна не исчезли.
Они как бы плыли в полумраке комнаты, за окном которой шелестела сухими ветками пыльная акация.
Оперуполномоченный товарищ Орлов заморгал и вновь открыл глаза. Красные огоньки парили в темноте перед чем-то смутным, полупрозрачным, и потребовалось еще какое-то время, прежде чем товарищ Орлов сообразил, что огоньки испускает из себя конфискованный у Рубинчика предмет культа.
На самом деле, как с облегчением понял несуеверный товарищ Орлов, объяснялось все просто: отполированные до полной прозрачности глазницы черепа действовали как линзы, в результате чего фокусировали лучи света на некоем расстоянии от себя. То, что тусклый свет лампы с зеленым абажуром почему-то становился в глазницах черепа красным, вероятно, зависело от свойств хрусталя. Вернее, кварца, поправил себя товарищ Орлов, этот спец сказал, что череп изготовлен из кварца.
Надо же, подумал товарищ Орлов.
Он осторожно взял обеими руками череп, чтобы получше его рассмотреть; при этом подвижная нижняя челюсть отвалилась, а затем вновь плавно захлопнулась, потом повторила процедуру уже с меньшей амплитудой, в результате чего казалось, что череп беззвучно разговаривает с ним, с товарищем оперуполномоченным Орловым. Глазницы, ловя смутные тени и свет лампы, плыли в хрустальной мути, то проваливаясь в глубь черепной коробки, то как бы выплывая из нее и повисая в воздухе, чуть позади двух красных огоньков.
Какое-то облачко мути прошло в голове у товарища Орлова, но тут же голова стала ясной и холодной, он осторожно поставил череп на стол, зачем-то улыбнулся ему и погрозил пальцем, вызвал дежурного и дал ему кое-какие распоряжения, потом надел кожанку, погасил лампу и вышел в предрассветный туман.
* * *
Ранним вечером того же дня у товарища Орлова состоялось деловое свидание с мадам Цилей Лавандер. Свидание проходило в маленьком деловом кабинете мадам Лавандер на втором этаже ее особняка, который мадам Лавандер сохранила за собой, поскольку у нее были хорошие связи среди нужных людей.
– Гражданка Лавандер, – сказал товарищ Орлов, – я пришел к вам с деловым предложением.
– Очень мило с вашей стороны, но я отошла от дел, – сказала мадам Лавандер, запахивая китайский шелковый халат.
– От этого делового предложения вы не сможете отказаться, – сказал оперуполномоченный, – сегодня днем арестован и препровожден в тюремную камеру ваш сын Додик.
Мадам Лавандер побледнела и подняла на оперуполномоченного большие глаза.
– В чем его обвиняют? – спросила она коротко.
– Патруль остановил его с целью проверки документов, однако он оказал сопротивление при задержании. А когда его доставили в Губчека, один из наших сотрудников, случайно встретив его в коридоре, опознал его, как участника контрреволюционного заговора. Наш сотрудник был внедренным агентом, посещавшим по долгу революционной службы ту же конспиративную квартиру.
– Ясно, – сказала мадам Лавандер и плотнее стянула у горла ворот халата, расшитый цветами и птицами. – Что вам от меня надо?
– Исключительно добровольная помощь, – сказал оперуполномоченный товарищ Орлов и изложил суть дела.