– Ну вот. При его конституции такие штуки часто кончаются инфарктом.
Он помолчал.
Потом сказал.
– Где у вас телефон?
Я провел его в гостиную. Медсестра осталась с папой. Наедине. А ему все равно. Жаль. Врач переговаривался с диспетчером. Потом сказал:
– Ладно. Пошли. Там носилки, в машине.
И пояснил:
– Это обычная «Скорая», не кардиологическая. С кардиологической обычно ездит медбрат. Не ей же носилки таскать.
Все-таки у нас хорошие врачи. Правда хорошие.
По пути в прихожую я заглянул к папе. Медсестра сидела рядом с кроватью, как огромная снежная баба.
Папе, видно, стало немного лучше, уж не знаю, что они там ему вкололи.
Он услышал мои шаги и сказал:
– Сережа!
Потом поправился:
– Сенечка...
* * *
Я вытер заскорузлой тряпкой засохшие следы от докторских ботинок. Выплеснул растительного ктулху из заварочного чайника в унитаз и спустил воду. Он там немножко побултыхался и канул в родную природную среду.
Потом еще немножко послонялся по квартире.
Тут действительно не было ничего моего.
Я был вроде командировочного, который, один на один с гостиничной пустотой, постепенно впадает в такую тоску, что остается только спуститься в ресторан, напиться и подцепить бабу.
Так что я оделся, погасил свет, запер квартиру на ключ и вышел, прихватив на всякий случай папину папку с документами.
Вместо Ктулху в подворотне масляно желтело свежее пятно краски. Так я и не узнал, восстал ли он из вод.
Я подумал, а вдруг Рогнеда ждет меня, сидя на ступеньках, или раздувает мангал. Мангал ведь стоит в углу сада, его очень просто вытащить и раскочегарить.
Щеколда, когда я за нее взялся, испачкала мне пальцы ржавчиной. Яблони шуршали бурой листвой, в траве догнивало несколько сморщенных яблок, опоясанных бугристыми кольцами плесени.
И было пусто. Так же пусто, как в нечувствительно отнятой Сметанкиным квартире. И здесь тоже не было ничего моего.
Я стащил с себя черное кашемировое пальто и понтовый твидовый пиджак и переоделся в свитер и вельветовые штаны. Позвонил в регистратуру. Мне сказали, что Блинкин Александр Яковлевич помещен в палату интенсивной терапии и чтобы я позвонил утром, после обхода.
Включил компьютер и посмотрел слово «байховый». Оказалось, «от китайского бай хуа, белый цветок. Название едва распустившихся почек чайного листа, одного из компонентов чая, придающих ему аромат и вкус. Также торговое название рассыпного чая, выработанного в виде отдельных чаинок».
Кто бы знал. Я думал, это искаженное «байковый». Ткань такая, одним словом.
Она забыла зубную пасту и щетку. И какой-то крем, никогда не понимал, зачем им столько странных смешных баночек. В сток душа набился ком черных волос, и я, преодолевая отвращение, выковырял его оттуда.
Я сварил кофе и поджарил тосты. Сгрыз их, сидя в кухне и глядя в окно. Паук между рамами кончил плести паутину и куда-то ушел. Я не знал, ложатся ли пауки в зимнюю спячку, но на всякий случай решил, что да.
Хлопнула калитка. Кто-то шел по дорожке к дому, мелькая меж уцелевшей листвы.
Я оттолкнул стул и выбежал на крыльцо.
– Я смотрю, у вас свет горит, – сказал сосед Леонид Ильич.
– Да, – согласился я.
Его черный свитер был протерт на локтях по-настоящему, а не с искусственными заплатами, как у меня. Я подумал, что ему, наверное, холодно стоять вот так, налегке, и посторонился, пропуская его.
– А где Недочка? – он озирался посреди пустой комнаты, откуда исчезли все следы ее присутствия.
– Уехала, – сказал я сквозь зубы.
– Ну да, – он задумчиво кивнул. – Я просто думал... Значит, все уже кончилось?
Я хотел ему сказать, что это не его дело, но промолчал. Подумал, что тогда он обидится и уйдет. А мне придется сидеть и ждать утра.
– Да, – сказал я, – все закончилось. Кофе хотите?
Он сказал:
– Хочу.
Я налил ему и себе еще кофе.
– Вы изменились, – сказал он.
Я вспомнил, как признавался ему, что не могу есть на людях. В тот вечер, когда появилась Рогнеда.
– Стали старше. Есть люди, которые взрослеют медленно. Это еще не худший случай. Некоторые не взрослеют вообще.
Наверное, он прав. Наверное, папа всю свою жизнь так и оставался перепуганным мальчишкой. Хвастливым подростком. Ему хотелось, чтобы пришел кто-то большой, взрослый, и уладил все его неурядицы, и спас его от одиночества и темноты. Пришел Сметанкин.
– И что вы собираетесь делать?
– Уеду, – сказал я, – искать Агарту. Мой прадедушка искал Агарту, а я чем хуже?
– Агарту? – удивился он. – Почему Агарту?
– Есть такой Иван Доржович Цыдыпов. У него остались дневники прадедушки. Так вот, он вроде организует экспедицию. По следам профессора Кржижановского.
– Не связывайтесь с ним, – сказал сосед Леонид Ильич, – нет у него никаких дневников. Это жулик. Проходимец от науки. Бывают такие.
Мне стало стыдно.
– Я пошутил. Куда я поеду? У меня отец в больнице.
– Сочувствую, – сказал он, – так ваш прадедушка ходил в Агарту?
– Вроде бы. Цыдыпов так сказал.
– Цыдыпов жулик, – повторил он, – но если так... Да, так вот Агарта. Это не просто так, вы понимаете... Все не просто так. Знаете, зачем туда так рвались нацисты? Они надеялись призвать Диониса. То есть Дионис – это позднейшее. Просто одна из ипостасей Ахилла. Хоммель об этом писал.
– Агарта в Монголии. При чем тут Ахилл?
По ногам тянуло холодом. Надо будет подрегулировать отопление.
– Ну да. В Монголии. Видите ли, немцы надеялись выйти там на связь с древними. Они полагали, что там место силы, место, где можно разговаривать с изначальными сущностями, что Ахилл может услышать их и вернуться, если как следует попросить. Забавно, верно? Столько усилий потратить на то, чтобы проникнуть в Агарту, когда место силы было у них здесь, буквально под самым носом... Вход в Аид. Здесь, совсем рядом. Они не читали Хоммеля, понимаете? Хоммель выпустил свой труд позже, в восьмидесятом. Но ведь история исследования культа Ахилла в Причерноморье насчитывает без малого двести лет. Они, впрочем, вообще не склонны были к рассуждениям. Понятное дело, рацио – это ведь не Ахилл. Рацио – это Аполлон. Древние силы, в вечной схватке между собой. Два начала. Неудивительно, что... У вас ведь скреблись под полом мыши?
– При чем тут мыши?
– Мыши – посланцы Аполлона. Лазутчики. Вы же помните, в «Илиаде» Ахилл пал именно от руки Аполлона. Вечный преследователь. Вечный враг. Он чуял, что Ахилл где-то поблизости. Вот и выслал свое воинство. Присматривать за ней.