– Август, – крикнул Владимир, – вставай!
– Ни за что и никогда, – быстро забормотал тот во сне, – ни за что на ней не женюсь! – Но он тут же открыл глаза и подскочил на месте. – А? Что? Где мы?
– Черт его знает, – прогудел Балабуха, пожимая мощными богатырскими плечами. – Вылезай!
Троица друзей выбралась из кареты, причем Август все время усиленно зевал и тер глаза (которые у него, кстати сказать, были небесно-голубого цвета).
– Перекусим и отправимся дальше, – объявил Гиацинтов. – Васька! Помоги кучеру с лошадьми.
В мрачном сводчатом зале сидели человек пять или шесть, не больше. Двое торговцев с длинными усами, офицер – гусар в доломане и красиво расшитом ментике, старый, похожий на моржа полковник с косым шрамом через все лицо, какая-то невзрачная личность в штатском и пьяница, который дремал в углу за столом, положив голову на руки. Грузный хозяин гостиницы переваливающейся походкой подошел к Гиацинтову и осведомился, чего желают господа.
– Выпить бы чего-нибудь, – сказал Балабуха, выразительно кашлянув и пригладив усы, – а то в горле совсем пересохло.
Хозяин понимающе кивнул и сказал, что у них есть превосходное токайское, а также мозельское, и еще…
– А водка?
Нет, водки нет. Не угодно ли господам токайского? Очень хорошее вино.
– Они что, сбесились? – проворчал Балабуха. – Даже водки не держат! Совсем пропащая гостиница!
– За границей водку не пьют, – вмешался Владимир.
– Вот те на! – удивился артиллерист. – А что же они пьют?
Гиацинтов пожал плечами.
– Вино.
– Ты что, смеешься надо мной? – недоверчиво спросил Балабуха. – Вино – это же слабенькая кислятина, тьфу!
– Антон, – сердито сказал Владимир, – уймись. Сначала нам надо чего-нибудь поесть… Что вы можете нам предложить?
Сошлись на жареном гусе, пироге с яблоками, паштете и бутылке токайского, после чего компания села за стол и стала ожидать, когда доставят заказ.
– Может, перекинемся в карты? – спросил Добраницкий, потирая руки.
– Раскладывай пасьянс, – осадил его Балабуха.
Август, который, как и все азартные игроки, ненавидел пасьянсы, подскочил на месте.
– Шутить изволите, господа! Пасьянс! Да чтоб того, кто эти пасьянсы придумал…
Но тут, щекоча ноздри райским ароматом, в зал вплыл жареный гусь на подносе, который несла ловкая русоволосая девица в подоткнутом фартуке, и Добраницкий сразу же забыл обо всем на свете. К его разочарованию, девица подошла сначала к Гиацинтову. Мало того, что она по несколько раз вытерла все его приборы, так плутовка еще собственноручно отрезала ему самую лучшую часть гуся, после чего не поленилась сбегать еще и за вином, напрочь проигнорировав при этом усатого артиллериста и голубоглазого поляка. Раз десять спросив, не нужно ли чего еще господину, и получив наконец заверения в том, что, если что-то понадобится, ее непременно позовут, девица удалилась, покачивая бедрами и то и дело оглядываясь на Владимира. Добраницкий и Балабуха только ошеломленно переглянулись.
– И чем он их берет? – проворчал артиллерист, принимаясь за еду. – Не пойму!
Однако он вскоре забыл о своей обиде, потому что токайское и в самом деле оказалось самого лучшего качества и золотом искрилось в бокалах.
– Ну, за что пьем? – спросил Балабуха, поднимая бокал.
– За нас, – просто предложил Владимир. Добраницкий от избытка чувств только согласно кивнул.
– Господа, – громогласно заявил гусар за соседним столом, – предлагаю всем присутствующим выпить за императора Фердинанда, да хранит его бог! Гип-гип, ура!
Гиацинтов поморщился и отставил бокал. Балабуха, ничего не заметив, залпом опрокинул свой и одобрительно крякнул.
– Недурственно, – объявил он, принимаясь за гуся.
– А вы что же не пьете? – спросил раскрасневшийся гусар у Владимира. – За императора Фердинанда, сударь!
Владимир спокойно улыбнулся.
– Простите, сударь, но я не подданный его величества. И вообще, у меня совершенно другой император.
– А-а, – вызывающе протянул гусар. – Вот оно что! Значит, нашим императором вы брезгуете?
– Почему брезгую? – удивился Владимир. – Я ему не подданный, с какой стати мне пить за него?
Август замер, держа в руке недопитый бокал. Как человек, побывавший во множестве передряг, он первым почувствовал, что разговор плавно скатывается к банальной ссоре, а ссоры в те времена имели обыкновение заканчиваться очень и очень плохо.
– Сударь, – вспыхнул гусар, – вы невежа!
Глаза Владимира сузились.
– А вы, сударь, попросту пьяный дурак, – не сдержавшись, выпалил он.
И тут в гостиничном зале наступила тишина. Слышно было только, как чирикает под потолком воробей, несколько минут назад влетевший в распахнутое окно.
– Так, – сказал гусар в пространство. – Это, сударь, серьезное оскорбление.
– Не знал, что правда так оскорбляет, – парировал Владимир.
– Вы ответите за это!
– Да ради бога. – И Гиацинтов, пожав плечами, принялся за паштет.
– Я вызываю вас! Если, конечно, вы в состоянии драться, – презрительно добавил офицер. – На крестьянина вы все же не похожи.
– Господа! – попытался вмешаться хозяин. – Господа! Помилосердствуйте…
– Не волнуйтесь, – сказал ему полковник со шрамом через лицо, – все по законам чести. Господина Ферзена оскорбили, и он имеет полное право требовать удовлетворения.
Гусар повернулся к нему и церемонно поклонился.
– Рад, что вы на моей стороне, сударь. Прошу оказать мне честь быть моим секундантом.
– С удовольствием, – отвечал полковник. – Однако, может быть, господин пожелает извиниться?
– И не подумаю, – ответил Гиацинтов заносчиво.
Надо сказать, что такое поведение вовсе не было привычно для Владимира. По натуре он был довольно мягок и уступчив, тогда как среди его полковых товарищей в чести были задиристость, нахрапистость и даже наглость. Но у Гиацинтова имелось одно свойство: он на дух не выносил самоуверенных глупцов, таких, как этот Ферзен. Кроме того, он считал, что, раз ввязавшись в драку, отступать назад бесполезно. Блестя светлыми глазами, Владимир перегнулся через стол к опешившему артиллеристу.
– Антон! Будешь моим секундантом?
– Да ты что? – сказал Балабуха, багровея. – Какие дуэли, Владимир Сергеич? Мы ведь на службе, пойми! Нам запрещено…
– Значит, не будешь, – безжалостно перебил его Гиацинтов. – Август! Ты ведь, кажется, дворянин?
– Потомственный шляхтич, – гордо объявил Добраницкий, выпятив грудь. – Если хочешь знать, родись я на год раньше, я бы вообще был сейчас графом. Но мой старший брат, чтоб ему жить долго и счастливо…