– Я вижу, что сегодня вы малость не в своем уме, – холодно промолвил гусар, поднимаясь с места. – Прощайте, сударь, я вижу ясно, что нам с вами не по пути.
– Четыреста пятьдесят! – воскликнул Август, удерживая его. – Черт с вами, четыреста… Но дешевле мне совесть не велит продавать такую страну! И друзей в придачу, кстати!
Однако гусар был на редкость неуступчив, и после яростного торга Добраницкий продал-таки Российскую империю вместе с Сибирью, Гельсингфорсом и государем императором за сто десять золотых задатку и далее – за прочие суммы, сообразно ценности информации, которую он сумеет раздобыть.
– Как ты мог? – возмутился Балабуха, слушая сбивчивый рассказ Августа о том, как бойко шла торговля великой державой. – Какие-то жалкие сто десять монет, тьфу!
– Так он больше не дал! – оправдывался Август. – Я бы взял больше, но… он не предложил!
Владимир не смог сдержать улыбки.
– Одним словом, он велел тебе следить за нами и обо всем докладывать ему? Так, что ли?
Август вздохнул.
– Нет. Я встретил Ферзена тогда, когда ты лежал раненый, и никаких действий, само собой, предпринимать не мог. Сначала он потребовал, чтобы я рассказал все, что мне уже известно.
– И? – неприязненно спросил Балабуха. Его руки сами собой сжались в кулаки, и Добраницкий, заметив это, слегка отодвинулся.
– Я рассказал ему то, что знал, – сердито ответил Август. – Только вот по его вопросам я понял, что он меня проверяет. Ему уже было все известно, понимаете? Все, кроме слова под ковром.
– А одежду Жаровкина они похитили? – быстро спросил Владимир. – Все-таки столь важная улика…
– Нет, – покачал головой Добраницкий, – Ферзен был очень удивлен. То есть он пытался сделать вид, что все в порядке вещей, но я заметил, что он встревожился. Еще больше он встревожился, когда узнал, что слово исчезло.
– То есть как? – вырвалось у Балабухи.
– Так. Кто-то его затер, начисто. И еще, – Добраницкий помедлил, – оказывается, при том доме были свирепые собаки, которых кормил приходящий слуга. Мы их не видели, потому что их усыпил кто-то, кто был до нас.
– Он не мог быть до нас, – вмешался Владимир, – если мы нашли слово под ковром и оно было еще нестертое. Получается, что он был после нас… Но тогда…
Он умолк и покачал головой.
– Что еще ты о нас рассказал? – мрачно спросил Балабуха.
– Ничего, – твердо ответил Август. – То есть я им говорил всякую чепуху, которая не имела никакого значения.
– Сейчас ты, конечно, скажешь, что хотел втереться в доверие к нашим врагам, чтобы они считали тебя своим и чтобы ты мог нас предупредить, если они что-то затеют против нас, – с иронией предположил Гиацинтов.
Август с вызовом посмотрел на него.
– Я действительно собирался вас предупредить, – сказал он. – Просто я не знал, с чего начать, чтобы не восстановить вас против себя. Кроме того, Ферзен недвусмысленно пригрозил, что убьет меня, если я проболтаюсь.
– Ну уж и убьет… – протянул гигант.
– Ты же сам видел, как на меня сегодня напали, – заметил Август. – Вероятно, эти люди поняли, что я вожу их за нос, и им это не понравилось. И, кстати, я вспомнил, где прежде видел того франта в белых перчатках, который сегодня угрожал мне ножом. Это один из приятелей Ферзена.
Балабуха и Гиацинтов переглянулись.
– Ты сказал: «они». А кроме Ферзена, кого из них ты знаешь? – спросил Владимир.
Добраницкий немного подумал.
– В основном я общался с Ферзеном, но однажды услышал, как он разговаривал по-английски с кем-то еще. Лица этого человека я не видел – мне не настолько доверяли, чтобы знакомить меня со всеми подряд.
– Так, – протянул Гиацинтов. – А о чем они говорили?
Август пожал плечами.
– Я по-английски говорю не очень хорошо, понял только, что они обсуждают какого-то обманщика. Незнакомец несколько раз повторил это слово – pretender.
Владимир нахмурился.
– Еще один вопрос. С ними были женщины?
– Были, – с готовностью подтвердил Август. – Как минимум одна.
Карандаш в руках Владимира с хрустом сломался.
– А точнее? – спросил он, стараясь унять бешено бьющееся сердце.
– Я ее в глаза не видел, – ответил Август, с удивлением глядя на него. – Я только знаю, что она пользуется розовыми духами, и дорогущими. Ферзен мне как-то назначил встречу в одной гостинице, и когда я пришел, в комнате пахло этими духами. Я сразу же понял, что до меня он принимал какую-то женщину… А что?
– Ничего, – быстро ответил Владимир. Странным образом он сразу же успокоился: любимыми духами Антуанетты были жасминовые, а вовсе не розовые. – Скажи мне вот что: Ферзен с самого начала завел речь о твоих соотечественниках. Какова же цель Ферзена и его сообщников? Они хотят снова поднять восстание в Польше, или это была просто фигура речи, чтобы перетянуть тебя на их сторону?
Однако Добраницкий решительно покачал головой.
– Я не видел рядом с Ферзеном никаких соотечественников. Пару раз я видел человека, который говорил по-немецки, он не слишком стеснялся и обозвал Ферзена болваном. Кажется, это Ферзен… – Август поморщился, – это Ферзен убил Жаровкина… И тот человек был на него зол за то, что он не сжег улики, а утопил их в озере… Ферзен оправдывался и говорил, что нужно было исключительное везение, чтобы выудить из озера тот самый камень.
«Сейчас, – подумал Балабуха, – Владимир спросит у него о графине Рихтер. Ведь убийство произошло в ее доме, а она как раз польского происхождения. Получается, она все-таки с ними заодно? Получается, эти люди все-таки готовят в Польше мятеж?»
Однако, к его удивлению, Владимир не стал расспрашивать о графине, а лишь поинтересовался, что Августу известно о шпионе, который действует в посольстве. Впрочем, по словам Добраницкого, об этом ему почти ничего не было известно.
– По-моему, – добавил Август, – они очень дорожат этим человеком… И, конечно, они бы ни за что не стали обсуждать его при мне.
Гиацинтов нахмурился. Балабуха поглядел в угол и, заметив там крошечного паука, висевшего на тонкой ниточке, весь аж передернулся от отвращения.
– Вот что, – сказал наконец Владимир. – Похоже, Август, что ты прав и что эти люди и впрямь решили от тебя отделаться. Поэтому ты пока посидишь в посольстве. Наружу выходить не будешь, это слишком опасно. Поживешь с Антоном в одной комнате – на всякий случай. В посольстве ведь не все к нам благосклонны… И будь осторожен, хорошо?
Август кивнул и поднялся с места.
– Я буду очень осторожен, клянусь! Буду охранять себя денно и нощно…
– Отличная мысль… Антон, проводи его, предупреди Ваську, чтобы тот его не выпускал, и вернись сюда. Надо нам условиться, что мы будем говорить, если полиция пронюхает, что это ты ненароком… зашиб того человека сегодня.