— Вы, очевидно, впервые едете одна? — спросил дипломат, явно желая завязать разговор.
В отличие от него она знала его сексуальную ориентацию и некоторые особенности его психологии. Поэтому она односложно ответила:
— Да.
Важно было, чтобы беседу постоянно поддерживал именно он.
— Ваш дядя очень беспокоился, — продолжал дипломат.
— Он всегда такой. — Ее ответы должны быть максимально нейтральными.
Но дипломат был настойчив.
— Вы живете в Москве? — спросил он, пробуя горячий чай.
— Да, — снова односложно ответила она.
Мистера Фарвелла не смущали ее сухие ответы. Ему явно хотелось разговорить эту красивую женщину.
— А я впервые был в Ленинграде, — признался он, — очень красивый город. Великолепный город.
Вот подлец, чисто по-женски возмутилась Чернышева, умеет втирать очки людям. Ведь в Ленинграде он уже в третий раз, а врет, что впервые.
— Может, вы хотите переодеться, — внезапно вспомнил Фарвелл, — я могу выйти, если хотите.
— Да, пожалуйста.
Он кивнул и быстро вышел из купе, захлопнув за собой дверь. Достал сигареты, щелкнул зажигалкой, закурил. Один раз в жизни он хотел нарваться на приключение в холодной России, но вместо этого получил холодную и бесчувственную соседку. Правда, она нравилась ему от этого никак не меньше.
Он докурил сигарету и вошел в купе. Женщина уже переоделась. Она сняла только юбку, надев вместо нее темные брюки. И осталась в той же темно-коричневой водолазке, которая ей так подходила. Он обратил внимание, что она сняла и туфли. Они стояли под столиком, и мистер Фарвелл с удовольствием взглянул на ее красивые ноги с выступающим вторым пальцем. Ему всегда нравились именно такие, аристократические ноги. Ее тапочки лежали тут же.
— Я уже переоделась, — впервые улыбнулась женщина, — если хотите, я тоже выйду, чтобы и вы могли переодеться.
— Я не хотел вас беспокоить. Кстати, как вас зовут, мы не познакомились?
— Мария, — сказала она, — Мария Чеснокова.
— Очень приятно. Робер Фарвелл.
Она поднялась и, надев тапочки, вышла из купе. Сумочку она оставила на столике. Он закрыл за ней дверь и быстрым осторожным движением открыл сумочку. Ничего необычного. Платок, духи, расческа, пропуск в какую-то библиотеку на имя Марии Чесноковой, паспорт. Он внимательно просмотрел паспорт. И с радостью убедился, что она не замужем. Запомнил ее московский адрес. Положил паспорт обратно в сумочку. Там были еще какие-то квитанции за оплату телефонных разговоров. Наверно, она говорила с Москвой. Отдельно лежали маленькие ключи и несколько двадцатипятирублевых купюр. Он достал ключи и, встав двумя ногами на соседние полки, открыл один из чемоданов. Там лежали книги. Он вытащил одну из них. Книга по психологии. Он положил книгу обратно и запер чемодан. Ключи снова положил в сумочку. И только затем быстро переоделся, сняв свой костюм и облачась в столь эффектный для Советского Союза спортивный костюм. Во всяком случае, многим женщинам в этой стране его яркий костюм нравился. Он был серебристого цвета и делал его похожим на космонавта. Поправив волосы, он открыл дверь.
Она стояла у окна. За окном было совсем темно и лишь иногда мелькали редкие огни.
— Кажется, ваш чай остыл, — сказал он.
Она повернулась и явно оценила его спортивный костюм. Во всяком случае, это было в ее взгляде.
— Я скажу проводнику, чтобы принес нам горячий чай, — предложил он.
— Если можно, — снова сказала она, проходя в купе, — здесь довольно холодно.
Он поспешил к проводнику, захватив оба стакана. Через минуту вернулся, держа парящие стаканы. Оба были в массивных темных подстаканниках, и он держал их за ручки.
— Будете ужинать? — спросил он. — У меня есть курица и хлеб.
— Спасибо, — снова улыбнулась она, — у меня есть домашние коржики. Я обычно много не ем перед сном.
— И правильно делаете, — с воодушевлением сказал Робер. — Давайте пить чай с вашими коржиками.
Она достала пакет, развернула его.
— Вы хотели все это съесть? — ужаснулся Фарвелл. — Здесь же на пятерых.
— Это тетя дала, — пояснила его спутница, — завернула мне в дорогу. Беспокоилась, что я останусь голодной.
— У вас хорошая тетя, Мария. Я не знаю, как вас называть — мисс или миссис. Вы замужем? — спросил он, уже зная ответ на этот вопрос.
— Нет, — покачала она головой, — можете называть меня Мария, по имени.
— У нас тоже встречается такое имя, — сказал он, — это ведь имя матери Христа. Странно, что в Советском Союзе разрешают давать такие имена родившимся.
— Мы не связываем имена с религией, — ответила она. — Не каждый Александр будет обязательно Македонский и не каждый Юлий — обязательно Цезарь. Так и в моем случае. Не каждая Мария — мать Христа.
Он ее все-таки разговорил.
— Это верно, но все-таки Мария звучит слишком канонически. У вас ведь не встретишь имени Иешуа или Моисей?
— Насчет первого не знаю, не слышала. А Моисеев сколько угодно. У моей подруги в школе был учитель Моисей Соломонович. Вы не правы, мистер Фарвелл. Имена дают родители, и их никто не ограничивает в своих действиях. У вас неверное представление о нашей стране.
— Может быть, — засмеялся Робер, — я в вашей стране не так много времени. А вы кто по профессии?
— Психолог, — сказала она, — сейчас пишу кандидатскую диссертацию.
Все правильно, подумал он. Книги, пропуск в библиотеку, ее манера себя держать, ее интеллект. Конечно, у нее должно быть высшее образование.
— У вас интересная профессия, — сказал он. — Пейте чай, а то он остынет. Коржики ваша тетя готовит — как это по-русски? — замечательно.
— А вы хорошо говорите по-русски, — похвалила она его.
— Стараюсь. Вы знаете иностранные языки?
— Честно говоря, не очень. Минимум, конечно, сдавала по английскому, чтобы допустили к защите, но знаю недостаточно хорошо.
Она пила чай, держа стакан двумя руками, словно хотела согреться или унять волнение.
В завязавшейся беседе он узнал много интересного и выяснил, что молодую женщину завтра на вокзале будет встречать ее брат. Им обоим было интересно разговаривать, они испытывали явную симпатию друг к другу и не очень ее скрывали. Спать они легли только во втором часу ночи. Прислушиваясь к ее порывистому дыханию, Фарвелл с удовольствием думал, что его последующие месяцы пребывания в этой стране будут не такими безрадостными. Как опытный донжуан, он знал, что спешить в таких случаях не следует, можно только вспугнуть намеченный объект.