Она подняла на него глаза.
— Я вас не знаю, — это было равносильно разрешению. Он это понял.
— Поэтому я подошел, чтобы познакомиться, — улыбнулся он, — но вы разрешите мне сесть за ваш столик?
— Садитесь. — Она пожала плечами, оглушенная его появлением рядом.
— Официант, — позвал он, — два кофе.
— Вы давно в нашем отеле? — спросил незнакомец.
— Я приехала сегодня утром. — Она сама не понимала, почему отвечает на его вопросы. Но разыгрывать притворное возмущение не хотелось. Ей было приятно его присутствие рядом.
— Тогда мне повезло, — улыбнулся незнакомец, — такую красивую женщину я увидел первым. Это впечатляет, вы не находите?
— Не знаю. Я как-то над этим не задумывалась.
— Конечно. Вы же не можете смотреть все время в зеркало, чтобы у вас поднималось настроение, как у меня.
Она улыбнулась.
— Вы всем женщинам говорите эти слова?
— Только очень красивым женщинам, — воркующе произнес он, — очень красивым.
Официант принес две чашки кофе.
— Вы приехали издалека? — спросил он.
— Да, из Мексики.
— Господи, какое чудо, — встретить в Чили, на другом конце света, мексиканку.
— А чем вам не нравятся мексиканки? — поинтересовалась она.
— Наоборот, после нашего сегодняшнего знакомства я понял, что всегда любил только женщин Мексики.
— Вы довольно опытный обольститель. Вам этого не говорили?
— Много раз. Вы фотомодель?
— Я журналистка.
— Быть этого не может. Как только я вас увидел, так сразу понял, что именно вы можете составить конкуренцию любой фотомодели. С такими красивыми волосами и такой фигурой.
— Не думаю, что я бы подошла.
— Почему?
— У меня не хватит терпения, чтобы ходить по подиуму в окружении других красоток, — призналась она, — для этого я достаточно независима.
— Вы мне нравитесь все больше, — улыбнулся он, — с таким характером вы мне подойдете.
— Я еще не знаю ваш характер.
— Мягкий и добрый. Немного сентиментальный.
— Это вы говорите для меня?
— Конечно.
— А на самом деле?
— Упрямый, — серьезно сказал он, глядя ей в глаза.
Она вдруг разозлилась. Сидит тут и чувствует себя полной дурой, забыв о своем задании. Нужно пойти к портье и выяснить, где живут интересующие ее люди.
— Мы даже незнакомы, — сказала она собеседнику.
— В таком случае давайте срочно исправим эту оплошность, — предложил он. — Как вас зовут?
— Мария. Мария Частер.
— Какое красивое имя — Мария!
Она вдруг вспомнила Робера и побледнела. Господи, неужели она приносит несчастье всем окружающим.
— А вы не местный? — спросила она.
— Нет, — улыбнулся он, — разве вы не поняли этого по моему акценту?
— Я не прислушивалась.
— Я француз.
«Господи, не надо», — хотелось закричать ей. Но она молчала.
— Меня зовут Ален Дорваль, — сказал незнакомец. — Что с вами? Вам, кажется, плохо?
После того как он назвал свое имя, ей действительно стало плохо. И она попросила проводить ее до своего номера. Француз оказался галантным кавалером. Он не стал ни о чем расспрашивать, видя, что молодая женщина сильно побледнела. Но успел выпросить завтрашнее свидание в пять часов вечера. И удалился. Марина, заперев за ним дверь, села на свою постель, совершенно разбитая. Незнакомец был Аленом Дорвалем, тем самым французом, ради вычисления которого ее и послали сюда. И если Дорваль раньше ее выйдет на оставшегося в живых Сабельи или уже вышел на него, то она должна будет дать знак Ронкалю. И если приедет Марат и француз попытается защитить его, она должна дать знак Ронкалю. Во всех вариантах исход ясен — пуля Ронкаля должна найти свою жертву. И той жертвой с очень большой вероятностью может стать Ален Дорваль.
Она пошла в ванную комнату и, открыв холодную воду, залезла под душ, дрожа от ледяных струй, бьющих по ее телу. Или вода была недостаточно холодна для нее и дрожала она совсем по иному поводу? Ответа на этот вопрос она не нашла. И в эту ночь сон ее был тяжелым и мрачным, и, проснувшись утром, она даже не могла вспомнить все кошмары, которые мучили ее в эту ночь. Было уже двадцать третье число. До приезда Марата оставалось два дня.
Утром она не стала завтракать, опасаясь встретиться с французом, и, наскоро перекусив в ближайшем кафе, поспешила в тюрьму, оправдывать то невольное алиби, которое ей сумел подарить полковник Чернов, позвонив из Буэнос-Айреса. Полдня ушло на то, чтобы пробиться к начальству. И наконец, в половине четвертого ей удалось получить пропуск на завтра, разрешающий поговорить с самим начальником тюрьмы. Она выскочила из здания и поймала такси, стараясь не обращать внимания на засуетившихся позади нее наблюдателей, не понимавших, куда она спешит.
Она остановила машину у косметического салона, и разочарованные агенты долго ждали, пока наконец она закончит укладывать волосы. Без десяти пять она уже ехала в свой отель, на встречу с Аленом Дорвалем.
Нескольких лет работы в группе с такими мастерами, как Марков и Чернов, оказалось достаточно, чтобы осознать всю выгоду ее нового положения. Она не просто подтвердила свое алиби, сумев получить пропуск на завтра и свидание с начальником тюрьмы, у которого она собиралась взять интервью. Она еще и встречалась с представителем французской контрразведки, легально прибывшим в страну и зарегистрировавшимся в своем посольстве. И все это говорило в ее пользу. Правда, она не была в два часа дня в условленном месте у Ратуши, но она успокаивала себя тем, что Ронкаль не мог так быстро прибыть в Сантьяго и ему нужны будут еще сутки, чтобы выправить себе необходимые документы. Ровно в пять часов она встретилась с Дорвалем. Он не скрывал своего восхищения ее новой прической. Она, в свою очередь, почти искренне радовалась встрече с ним. Почти, если не вспоминать Ронкаля, ставшего к этому времени настоящим проклятием для Марины.
Дорваль предложил поужинать где-нибудь на берегу реки, и она согласилась. По дороге Дорваль, оказавшийся превосходным рассказчиком, рассказывал интересную и смешную историю, случившуюся с ним в Кении, во время сафари. Она смеялась до слез, почти забыв о своем Ронкале, когда вдруг Дорваль очень серьезно сказал: