— Хорошо, что все-таки разобрался. А это означает, что в жизни моей дочки наконец-то наступит гармония.
Лорд Сандан поднял бокал в молчаливом тосте и выпил за будущее детей и внуков.
— Больше я не буду плакать, — сердито произнесла Лорелей и сквозь густую листву посмотрела в небо.
Давать обещание было глупо. Она прекрасно знала, что сегодня же нарушит слово. Если днем, на людях, как-то удавалось держать себя в руках, то ночью, в тишине спальни, одиночество терзало ее с безжалостной безысходностью. А сегодня будет особенно тяжело: напрасные сожаления, вопросы без ответов окончательно украдут сон. Сожаления о потере единственного в мире человека, в котором она нуждалась как в воздухе, и вопросы о том, почему же все-таки не удалось удержать и его самого, и его любовь. Долгие мучительные размышления неизменно заканчивались ощущением краха, конца жизни, и в этот момент подступали неудержимые, бессильные слезы. Ну почему, почему она постоянно плачет? В душе медленно, но упорно нарастал гнев.
Неожиданно возникла спасительная мысль: а что, если попробовать рассердиться по-настоящему? Справиться с гневом намного легче, чем с сожалением, раскаянием и жалостью к себе. Гнев не заставит окружающих смотреть с сочувствием, пытаться утешить и подбодрить. К рассерженному человеку люди боятся подойти, а пережить горе в одиночестве, наверное, будет проще.
Лорелей попыталась убедить себя, что Аргус просто действовал по-мужски: ленился писать письма и не задумывался о том, сколько времени прошло со дня отъезда. Прием снова не сработал, как не работал уже две недели. Правда, Олимпии иногда удавалось ее успокоить и заверить, что брат непременно вернется, но как только леди Уэрлок уходила или хотя бы прекращала душеспасительные разговоры, переживания наваливались с новой силой.
— Как же я устала сомневаться! — негромко пробормотала Лорелей.
Теперь ей приходилось думать и о будущем ребенке. О детях, поправила она себя и едва не застонала. Появление близнецов особого удивления не вызвало: среди братьев и сестер их было несколько пар, так что предрасположенность, очевидно, передалась от отца. Но вот к материнству она была совсем не готова — а особенно к материнству одинокому.
Она раз и навсегда потеряет свое доброе имя, и Вейл наконец-то сможет с полным основанием сказать, что ее репутация безвозвратно испорчена. Остаток дней пройдет в печальном положении падшей дочери герцога: в полном уединении и столь же полной зависимости от отцовской жалости и щедрости. О том, какие унижения и страдания ожидают внебрачных детей, не хотелось даже думать. Благородный и великодушный герцог, конечно, признает малышей своими внуками, но аристократическое родство не спасет от презрения и недобрых пересудов, которые будут сопровождать близнецов всю жизнь.
Но так произойдет лишь в том случае, если отец не убьет сэра Уэрлока и не закончит свои дни на виселице. Ужасная, невозможная, мучительная мысль! Гнев герцога трудно даже представить, и обрушится он целиком на голову Аргуса, а ей достанутся лишь страдания да горькие сожаления. Обиженная душа мечтала о возмездии, но сердце не желало зла любимому, пусть и вероломному, человеку. И уж тем более страшно было думать о смертельном противостоянии двух самых дорогих на свете мужчин.
Нежная песня малиновки отвлекла ее от мрачных мыслей, и Лорелей отыскала взглядом маленькую птичку с яркой грудкой. Да, птицам хорошо: они из-за неразделенной любви не страдают. Находят весной пару и выводят птенцов, не заботясь о верности избранника. Каждый год новая семья — восхитительная простота! Вот если бы и люди могли вести себя так же! Нет, людям мешает сердце: постоянно встает на пути безмятежной легкости нравов и заставляет мучиться. К тому же люди создали законы, правила и моральные устои, а теперь делают вид, что придерживаются строгих рамок. А счастливым птичкам незачем беспокоиться о том, что отец погубит себя, если честь заставит вызвать на дуэль обидчика дочери:
— Ответь, милая малиновка, может быть, мне лучше самой зарядить папин пистолет и собственными руками застрелить подлого, лживого негодяя?
Аргус нахмурился. Не иначе как Лорелей обсуждала планы его убийства… но с кем? Вот с этой крошечной птичкой? Сцена плохо гармонировала с предстоящим разговором о свадьбе. Герцог, как всегда, не ошибся: чтобы восстановить мир и спокойствие, придется приложить немало усилий.
— Не иначе как любящая дочь решила освободить отца от тяжкой обязанности. — С этими словами сэр Уэрлок ловко проскользнул в убежище. — Но может быть, для начала позволишь подлому, лживому негодяю замолвить словечко в свое оправдание?
Лорелей посмотрела на неожиданно появившегося беглеца и с трудом сдержалась, чтобы немедленно его не ударить. Несколько раз и как можно сильнее. Сердце запело от радости, однако разум призывал к сдержанности. Пока Аргус оставался в Санданморе, она вела на него неустанную охоту, хотя и скрытую (во всяком случае, хотелось верить, что так оно и было). Но несмотря на нетерпение, упасть в его объятия после долгого молчаливого отсутствия и, не дожидаясь извинений и объяснений, открыто выразить радость не позволяла уязвленная гордость.
— Вернулся, чтобы забрать родных?
Лорелей села.
Не дожидаясь приглашения, Аргус тоже опустился на траву.
— Честно говоря, даже не знал, что они все еще здесь.
— Да, они у нас, правда, не все. Яго и Леопольд давно уехали, но Олимпия, Септимус, Делмар и мальчики продолжают жить в садовом доме. Бенед оставался до вчерашнего вечера и старательно ухаживал за вдовой Моррис. Но интерес, кажется, иссяк.
— Бенед? Хм, никогда не считал парня дамским угодником.
— Это, должно быть, в крови.
Теперь уже захотелось ударить саму себя. Язвительная фраза сочилась неприкрытой ревностью. В глазах Аргуса вспыхнула озорная искра, однако он сумел сдержать улыбку. Чтобы не покраснеть от смущения, Лорелей старательно удерживала в душе обиду и гнев.
— Возможно, ты и права. Но все Уэрлоки и Воны решительно отказываются от похождений, как только судьба сводит их с единственной и незаменимой.
Аргус остался доволен собственным красноречием. Еще бы! Ему удалось так изящно намекнуть на собственные планы! Но возлюбленная почему-то продолжала дуться и смотрела настороженно, как испуганный зверек. Аргус осторожно сжал ее мягкую теплую ладонь. До чего же хотелось обнять Лорелей, прижать к груди, покрыть поцелуями ее чудесное лицо! Но она сидела, нахохлившись, словно испуганный воробей, хотя руку и не вырывала.
— Я же говорил, что должен заняться делами, — попытался оправдаться сэр Уэрлок.
— Но только не счел нужным пояснить, что это за дела, и уехал, не сказав на прощание ни слова.
— Во-первых, надо было встретиться с тем членом правительства, чьи поручения постоянно выполнял в последние годы, и положить конец истории с Корником. Затем пришлось найти ответы на некоторые важные вопросы и добиться ареста еще нескольких преступников. Ну и, наконец, настало время привести в порядок собственные дела.