— Без роду без племени?! — взвизгнула Элени. — Но тебе это не мешало… в свое время! И не мешало любому другому мужчине. Чем же это помешает королю?

— Я отлично знаю, что меня сменило немало этих «любых других мужчин», — холодно отозвался Васили. — Не трудись хвалиться этим. Таких, как ты, французы называют авантюристками. Вас много мельтешит по миру. Но ни одна из вас еще не стала женой короля.

— Зато многие из нас получили возможность управлять королями. Иногда фаворитка играет в государстве куда большую роль, чем законная жена.

— И все-таки на людях рядом с королем появляется именно королева, а фаворитка прячется за дверью и с завистью глядит на их блестящий кортеж. Почести оказывают дневной жене, а ночная вечно в тени. Неужели ты, с твоей гордыней, готова согласиться на это?

— Ты знаешь, я готова была бы вечно оставаться в твоей тени, если бы ты женился на мне. — В голосе Элени звучали слезы.

— Я бы женился на тебе, если бы не узнал, что ты спишь с Аргиросом Мавромихалисом, а может быть, и с самим хуфтало [9] , папашей, и мне достался не единожды надкушенный кусок. Но довольно. Стоит нам встретиться, ты начинаешь упрекать меня этими старинными обидами, которые на самом деле тебя не слишком-то волнуют.

— Не слишком-то?! — яростно воскликнула Элени. — Да что ты знаешь обо мне?!

— Я уже сказал, что довольно много. И ты в этом только что убедилась.

— Да, — с ненавистью прошептала Элени, — ты помешал мне… нам… Но ты не можешь всегда стоять рядом с королем, будто нянька! Мы доберемся до него рано или поздно! А ты…

— Тихо! — Васили насторожился. — Здесь кто-то…

Он не договорил, потому что от одного из апельсинных деревьев отделилась тень, взмахнула рукой и нанесла ему удар по голове. Васили рухнул на траву.

— Зачем ты это сделал, Аргирос? — вскрикнула Элени. — Остановись! Не смей!

Человек, размахнувшийся для второго удара, замер:

— Ты хочешь оставить его в живых после того, что он тут наговорил?! Откуда он проведал о наших планах? Кто мог ему сказать?

— Просто-напросто он умен и догадлив! — прошипела Элени. — И, к несчастью, хорошо знает меня и всех нас… Ведь он был одним из нас до тех пор, пока не поверил, что очередной чужеземный король может принести счастье и покой Греции.

— Я его убью, чтобы он не успел никому рассказать о своих догадках.

— А откуда ты знаешь, что он уже не рассказал? И когда он будет убит, его друзья сразу поймут, кто за этим стоит. А нам сейчас скандалы ни к чему!

— Ты права… Но как же теперь быть?! Наши планы… Все было так тщательно продумано…

— Изменить планы, вот что нам нужно.

— Легко сказать…

— Легче, чем ты думаешь. Кое-что у меня в запасе есть, но я не говорила об этом даже княгине. Теперь мне кажется, что и в самом деле все складывается к лучшему. Ты знаешь, ваша выдумка всегда казалась мне слишком помпезной. Слишком театральной! А вот моя… Она проще, безопаснее и вернее. На ложе короля она приведет меня куда скорее, чем на трон!

— Но нам нужен трон!

— Нам нужна власть, а уж каким образом мы ее получим, дело десятое.

— Посмотрим, что скажут княгиня и отец… — проворчал Аргирос.

— Мне нужно встретиться с ними, и поскорее! Идем!

— А он? — Аргирос небрежно ткнул носком сапога неподвижное тело Васили. — Что сделать с ним?

— Ничего! Оставь его в покое! Он очнется и уйдет отсюда сам. А впрочем… Впрочем, ты прав. Свяжи его, да покрепче. Заткни ему рот. И оттащи куда-нибудь, где его найдут не сразу. Но если ты вздумаешь прикончить его, я сама убью тебя, и очень скоро! Только смерть твоя будет мучительной и страшной, ты изойдешь криком и болью, ты весь покроешься коростой и станешь отвратителен даже родной матери. Ты понял меня?

— Понял, ведьма! — буркнул Аргирос. — Не беспокойся, я оставлю его живым, хотя мне кажется, что я сейчас рою яму всем нашим замыслам.

— Тебе кажется? Тогда перекрестись! — усмехнулась Элени и, послав неподвижному Васили воздушный поцелуй, неслышно побежала прочь, иногда нарочно дергая за низкие ветви деревьев и осыпая себя, словно душистым дождем, бело-розовыми лепестками.

Аргирос посмотрел ей вслед, криво усмехнулся и вытащил нож.

* * *

Ольга стояла перед зеркалом и пристально разглядывала свое лицо. Никакого удовольствия ей это не доставляло.

— Кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне! — Ольга скорчила себе гримасу. Она изо всех сил старалась сделать ее посмешнее, но гримаса получилась жалобная. И вдобавок еще слезы на глаза навернулись… Девушка торопливо отвернулась от зеркала.

Но смотри не смотри, а слез от этого не убавилось.

Как так вышло, что у очаровательных родителей родилась неуклюжая, пухлая, с невыразительным лицом дочка? И волосы какие-то пегие, и глаза блеклые, и брови бесцветные, и рот вялый. На собственное отражение смотреть тошно. Чего же тогда ждать от других людей? От мужчин, например? Почему они должны взирать с удовольствием на великую княжну Ольгу Константиновну, если ей самой это зрелище не доставляет ни малейшего удовольствия?

Ну разве ее можно сравнить, например, с матушкой? Ну ладно, матушка — красавица, таких мало на белом свете, но… Но хотя бы с кузиной Мари, дочерью дядюшки Александра Николаевича, государя императора? И сам император внешностью уступает брату Константину Николаевичу, Ольгиному отцу, и жена его, императрица, куда менее красива, чем Александра Иосифовна, Ольгина матушка, а Мари уродилась на загляденье! И братья у нее как на подбор: что Никса был, наследник трона, недавно умерший, что добродушный Саша, теперь ставший цесаревичем… Но лучше всех, красивее всех, конечно, младший брат, Алексей. И не только в своей семье он самый красивый — он самый красивый мужчина на всей земле!

Не то чтобы Ольга успела повидать всех мужчин земли… это и не нужно. Она просто знает, что лучше Алексея нет на свете! Нет красивее, умнее! Нет другого такого, при виде кого она чувствует себя и счастливой, и несчастной одновременно. Счастливой — оттого, что видит его, что он есть на свете. Несчастной — оттого, что он на нее даже не глядит. А зачем ему на Олю глядеть? Что в ней особенного? Чем она красивее, скажем, любой из многочисленных принцесс европейских дворов? Когда-нибудь Алеше выберут одну из них в жены. А Олю не выберут ни за что, потому что они кузены, двоюродные. Будь они хотя бы троюродными, можно было бы на что-то надеяться. Оля все равно надеется, хотя это грех, грех… Грех о нем мечтать! Грех замирать от счастья и неудержимо глупеть при виде его! Это смешно, это жалко выглядит, кажется, все замечают… кроме него. Конечно, кто для него Оля? Толстая застенчивая кузина без всяких проблесков ума и красоты. И в мысли не взойдет Алеше помечтать о ней. И не потому, что это грех. Греха-то он не боится… Он грешник, да, он грешник, и еще какой!