Взгляд Джеймса скользнул влево, где к пирсу причаливал какой-то катер, потом опять вернулся к задумчивому, красивому лицу женщины в восхитительном черном платье.
— Знаешь, — сказал он, — я даже не помню, когда был здесь в последний раз.
Женщина, не мигая, уставилась на него, пораженная серьезным тоном его голоса; от неимоверного удивления ее глаза расширились, и она воскликнула:
— Ты имеешь здесь, на берегу такого красивого озера, свой отель и лишь раз в сто лет приезжаешь сюда?!
— Когда я сказал «был здесь», то имел в виду не отель, а этот балкон, — с улыбкой пояснил Джеймс.
— А это еще хуже. Как же тебе не стыдно! — поддразнивая его, сказала Кэтрин.
— Ты права. — Он ухмыльнулся. — Но я тоже могу упрекнуть тебя кое в чем. Например, нынешние странности в своем поведении я отношу только на твой счет.
— Это как же понимать?
— Нет, я серьезно. — На лицо Джеймса легла легкая тень задумчивости. — В эти последние два дня я пытался разобраться в своих мыслях и поступках, пытался понять, что со мной происходит. Но все тщетно. Мне, например, не понятно, почему за последние сорок восемь часов я открывал свой рот для разговора гораздо чаще, чем за всю предыдущую жизнь. А мой пульс, зачастивший с того момента, когда я впервые увидел тебя, до сих пор не проявляет никаких признаков замедления.
Кэтрин знала, что от удивления ее глаза опять расширились. В горле у нее пересохло, она глотнула воздух и хотела что-то произнести, но это ей не удалось. Да и что она могла бы сказать? И как вообще ей следует реагировать на возникшую ситуацию?
— Кэт, я решил, что мне необходимо… — он говорил мягким голосом, разглядывая свои руки, сцепленные в замок, — просто необходимо поцеловать тебя. Это становится каким-то наваждением, я словно заблудился в глухом лесу… вместе с тобой, и нам надо теперь выбраться из этой чаши на какую-то ясную поляну.
Взявшись за лацканы своего пиджака, он нежно притянул ее к себе и спросил:
— Ты понимаешь меня?
Она медленно кивнула и тут же быстро покачала головой, сказав:
— Джеймс, я…
Но было уже поздно. Мужчина склонился над ней, и его горячие губы властно завладели ее губами, всем ртом. От полной неожиданности и от его яростного натиска она, казалось, в первую секунду лишилась чувств. Но уже в следующую пришла в себя. Хотя была совершенно не готова к такому повороту событий. В ее даже самых диких фантазиях не укладывалось, что когда-нибудь она будет покорно подставлять губы магнату Роккаттеру.
Кэт была в блаженном шоке. В томительном экстазе. И знала, что в эти мгновения не смогла бы оторваться от его губ, даже если бы и сильно захотела сделать это… Раздался страстный стон, но никто из двоих не знал, от кого он исходил. Да и нужно ли было знать, когда вокруг них кружился весь мир, когда их руки сплетались в жаркий узор бесконечного движения, а сердца бешено стучали в унисон с таким же упоением, с каким их тела, казалось, вплавлялись друг в друга?
Она не заметила, как его руки переместились с ее плеч на голову и теперь ласково ворошили ее волосы. Именно в этот момент Кэтрин услышала его стон… Губы Джеймса скользнули вниз к ее шее, они обжигали кожу так осторожно, так нежно, что у нее на миг перехватило дыхание. А когда он стал покрывать поцелуями ее обнаженные плечи, она обхватила руками его спину и прижалась к нему еще ближе, сильнее…
И вдруг в затуманившемся сознании женщины что-то вспыхнуло, заставило ее на миг замереть, а потом оторваться от желанного мужского тела. Сердцебиение тотчас сбросило обороты, кровь будто побежала вспять, а мысли остановились. Превозмогая охватившее ее разочарование и душевную боль, она прошептала:
— Джеймс, я…
— Кэтрин, прости меня.
В его глазах было такое же смятение, какое испытывала в эту минуту и она сама. Он отвернулся и схватился за поручни, напаянные поверх металлической решетки. Дунул холодный, резкий ветер, и без его пиджака, валявшегося теперь на полу у их ног, по телу женщины побежали зябкие мурашки. Бросив взгляд на стеклянную балконную дверь, которую он оставил открытой, Кэтрин тихо произнесла:
— Я… я лучше пойду.
Джеймс кивнул, и она, сделав глубокий выдох, ринулась в гостиную, а оттуда пулей вылетела в холл. Когда стала открывать ключом дверь номера, увидела, как дрожат пальцы. Но дрожали они не от холода, а от пережитого эмоционального потрясения.
После ее третьей попытки дверь открылась, Кэтрин, не включая свет, подбежала к кровати, быстро разделась и нырнула под одеяло. Простыни нагрелись быстро, но дрожь не проходила. Теперь, в теплой и мягкой постели, у нее дрожали не только пальцы. Дрожало и даже слегка подергивалось все ее перевозбудившееся, упругое тело.
Когда они встретились на следующее утро за завтраком, Джеймс не представлял, как могла повести себя Кэтрин. Они были слишком мало знакомы, чтобы он мог предугадывать ее действия или ход мыслей; спустя два дня после их первой встречи она по-прежнему оставалась для него, говоря математическим языком, неизвестной величиной.
Однако завтрак прошел спокойно, без всяких неожиданностей. Они говорили о пустяках и, казалось, совсем забыли о том, что произошло вчера на балконе. Потом Кэтрин отлучилась на полчаса к себе в номер, а Джеймс вплотную занялся списком практических дел, которые надо было успеть завершить еще сегодня до возвращения в Нью-Йорк.
Спустя час они уже сидели за столом в семейном люксе «Роккаттеров» и работали. Оба трудились с подъемом, слаженно и продуктивно. Джеймс отредактировал, а Кэтрин перепечатала договор с Диллоном Марлборо и его поверенным; кроме того, магнат Роккаттер надиктовал своей новой секретарше четыре меморандума и три письма.
И вот теперь они, блаженно расслабившись, опять сидели в том же самолете, который уносил их из Дулута в «чудо-город Америки». Они вылетели в Нью-Йорк сразу после завершения переговоров, ибо оба хотели побыстрее вернуться домой.
Принимая от бортпроводницы подносы с напитками и закуской, Джеймс задумался. Итак, вырвавшийся вчера наружу гейзер страсти сегодня, кажется, успокоился и вновь исчез в темноте земли. Он не находил объяснения своему вчерашнему поступку, но знал, что его поведение по отношению к новой сотруднице компании граничило с безумием. Теперь же, слава богу, все кончено. Все хорошо, что хорошо кончается. Судя по всему, они оба уже успели забыть обо всем. Как будто ничего и не было. Ни поцелуев, ни сумасшедших объятий… С самого утра, когда он увидел бодрое выражение ее лица, его начал глодать гнусный червячок обиды: неужели она могла так легко и быстро забыть то, что между ними произошло вчера?
Да, с самого утра Кэтрин, как ни в чем не бывало, вновь являла собой классический эталон секретарши, к которой комар носу не подточит. Когда принесли еду, она аккуратно отложила в сторону рабочий блокнот, изящно положила ногу на ногу и элегантно поправила и без того безукоризненную прическу.