— Послушай, Дом, я давно хотел тебя спросить, — осторожно начал он, — если твой дядя действительно такой «влиятельный человек», то какого же черта ты здесь делаешь?
— А-а, это. Просто я совершил одну ошибку, и дядя Энрико решил, что небольшой урок пойдет мне на пользу.
Смущенные нотки в голосе Доминика привлекли внимание Зака.
— И какую же именно ошибку ты совершил? — поинтересовался он.
— Последняя машина, которую я угнал, принадлежала дяде.
— Тогда тебе крупно повезло, что ты еще жив.
— Он сказал то же самое.
Несмотря на страшное напряжение, Зак с трудом сдержал смех.
— Он наверняка будет на свадьбе Джины. Эх, если бы я освобождался на две недели раньше! — Еще немного посокрушавшись по этому поводу, Доминик сменил тему. — Тебе, кстати, крупно повезло со стрижкой. Хорошо, что этой сволочи Хадли нравится, когда все узнают, кто сидит за рулем его машины. Если бы тебя обкорнали, как всех остальных, ты бы выглядел гораздо более подозрительно. А так…
Сандини резко оборвал фразу и, проследив за его взглядом, Зак увидел еще одного расконвоированного, входящего в душевую.
— Пошевеливайся, Сандини, — гаркнул тот, рывком распахивая дверь, — и ты тоже, Бенедикт. Хадли хочет, чтобы его машина была готова через пять минут.
— Доброе утро, Бенедикт, — язвительно поздоровался Хадли, когда Зак постучал в дверь пристройки, расположенной почти вплотную к воротам в тюремной ограде. — Ты, я вижу, как всегда мрачен и угрюм? Значит, все в порядке. До того, как мы поедем, — добавил он, — выведи Гитлера на прогулку.
С этими словами Хадли протянул Заку поводок, прикрепленный к ошейнику огромного добермана.
— Я вам в лакеи не нанимался, — отрезал Зак, и тотчас же на гладком лице Хадли расплылась блаженная улыбка.
— Тебе, я вижу, надоело пользоваться моим расположением, а заодно и всеми свободами расконвоированного? Или, может быть, тебе не терпится поближе познакомиться с моей комнатой для особых совещаний?
Мысленно проклиная себя за несдержанность, причем именно в тот момент, когда ему было что терять, Зак взял поводок. Как и многие маленькие мужчины, Хадли обладал гипертрофированным самомнением. А за его изысканными манерами скрывался изощренный, злобный и жестокий психопат с ярко выраженными садистскими наклонностями. Слава об этом шла далеко за пределами тюрьмы. И только в Комитете надзора за исправительными учреждениями либо ничего не знали, либо не придавали никакого значения высокой смертности, списываемой на «драки между заключенными»и «попытки к бегству». «Комнатой для особых совещаний»в тюрьме называли звуконепроницаемую комнату, примыкавшую к кабинету Хадли. Узники, имевшие несчастье вызвать неудовольствие начальника, покидали ее в нетранспортабельном состоянии и попадали либо в карцер, либо в изолятор, либо прямо в морг. Хадли умел заставить людей страдать и пресмыкаться. Фактически Зак стал расконвоированным не столько благодаря безупречному поведению, сколько благодаря неукротимому тщеславию своего начальника. Этот мелочный деспот получал ни с чем не сравнимое удовлетворение оттого, что роль его шофера и посыльного выполнял именно Захарий Бенедикт — бывшая звезда и всеобщий любимчик. Как ни парадоксально, но именно тщеславие Хадли сыграло роковую роль в тщательно спланированном побеге Зака.
Таща на поводке упирающегося добермана, Зак услышал, как вдогонку ему неслось:
— Да, Бенедикт. Не забудь убрать за Гитлером. Зак достал из чулана лопатку и поднял голову. Серое, свинцовое небо обещало обильный снегопад.
Усевшись на заднее сиденье, Уэйн Хадли запихнул в кейс наброски своего будущего доклада, расслабил галстук, вытянул ноги и, глядя на двоих расконвоированных на переднем сиденье, удовлетворенно вздохнул. Сандини был просто мелким мошенником, грязным итальяшкой, полным ничтожеством. Его и расконвоировали-то лишь потому, что один из его крутых родственников имел влияние на какую-то важную шишку в системе и Хадли просто получил негласное указание. А так от Сандини не было никакого толку. Да и какое удовольствие можно получить от травли обычного жалкого прохвоста?
Совсем другое дело — Захарий Бенедикт. Этот был кинозвездой, секс-символом, богачом. Из тех, у которых свои самолеты, роскошные лимузины с шоферами и тому подобное. А теперь эта мировая знаменитость выполняет все, что ему прикажет он, Уэйн Хадли. Нет, все-таки есть в мире справедливость. Настоящая справедливость. Да, этого Бенедикта нелегко пронять, вывести из себя, но иногда Хадли все же донимал и его. Вряд ли тому было приятно, когда Хадли заставлял его смотреть по видео последние фильмы и церемонию вручения «Оскаров». Хотя с этим толстокожим гордецом нельзя было быть ни в чем уверенным. Вот и сейчас мозг Хадли усиленно работал в поисках самой больной и неприятной темы. А что, если попробовать секс?
Когда машина затормозила у светофора, неподалеку от места назначения, Хадли немного наклонился вперед и, придав своему лицу выражение невинного любопытства, поинтересовался:
— Бьюсь об заклад, что раньше бабы так и лезли в постель к такому богатому и знаменитому парню, как ты. А, Бенедикт? Ты, наверное, и сейчас иногда думаешь о женщинах? О том, как они пахнут, какой вкус у их губ, какое на ощупь тело, правда? Хотя, может быть, ты на самом деле не такой уж и секс-гигант. Если бы это было так, то та светловолосая сучка, твоя жена, вряд ли бы спуталась с этим парнем. Как его бишь? Остин, кажется. Или я не прав?
Напряженно всматриваясь в зеркало обзора, Хадли с удовлетворением отметил, как напряглось лицо Бенедикта, но он ошибался, подумав, что причиной тому был разговор о сексе, а не имя Тони Остина.
— Даже если тебя когда-нибудь и освободят досрочно — в чем я лично сильно сомневаюсь, — то все равно можешь особенно не рассчитывать на бурную половую жизнь. Хотя все бабы — шлюхи, но даже у шлюх есть свои принципы, и они не особенно жалуют всяких разных подонков вроде тебя.
Несмотря на то что Хадли обычно прилагал максимум усилий, чтобы сохранить хотя бы внешнюю невозмутимость, это ему не всегда удавалось. Вот и сейчас, несмотря на все потуги, злобная, неуемная агрессивность начальника все же вырвалась наружу:
— Отвечай на мои вопросы! Слышишь, ты, сукин сын? А не то следующий месяц проведешь в карцере! — Хадли с трудом овладел собой и продолжал почти любезно:
— Наверное, в добрые старые времена у тебя был личный шофер? Полагаю, что да. А теперь посмотри на себя. Кто ты? Значит, на свете все-таки есть Бог. И он все видит!