— Как это благородно с вашей стороны, мисс Мэтисон, — с издевкой произнес он и, не обращая никакого внимания на то, как смертельно побледнела Джулия, продолжал, стараясь подбирать хлесткие и обидные слова:
— Ради меня вы дважды пожертвовали своим драгоценным «я». Но, к сожалению, я вынужден вас несколько разочаровать. Вопреки вашему мнению, даже такое животное, как я, иногда проявляет сдержанность и разборчивость. А потому вполне способно отказаться от такого «пиршества», как вы. Даже после пяти лет воздержания.
Джулии казалось, что она физически ощущает исходящие от него волны гнева, причины которого были ей совершенно непонятны. Нервное возбуждение мешало ей до конца разобраться даже в собственных чувствах. Напуганная такой бурной реакцией на свои слова, она инстинктивно отступила на пару шагов и обхватила себя руками, пытаясь защититься от его ядовитого сарказма.
Но как Джулия ни пыталась скрыть свои истинные чувства и эмоции, выразительные глаза неизбежно выдавали ее. С удовлетворением отметив, что ему удалось достичь своей цели и причинить в отместку за унижение максимально возможную боль, Зак резко развернулся на каблуках, подошел к шкафу у телевизора и, полностью игнорируя собеседницу, начал перебирать видеокассеты, рядами стоящие на полках.
Джулия поняла, что ее просто отбросили в сторону, как использованную салфетку, и ей не остается ничего другого, как молча убраться в свою спальню. Но уязвленная гордость восстала против того, чтобы тотчас же забиться в нору подобно раненому зверьку. Поэтому, стараясь ничем не выдать своего смятения и изо всех сил подавляя желание разрыдаться, она подошла к столу и начала аккуратно складывать разбросанные в беспорядке журналы. От этого занятия ее оторвал резкий окрик:
— Немедленно ступай в постель! Или ты собираешься до утра изображать примерную домохозяйку?
Боковым зрением Зак наблюдал, как она уходила, гордо расправив плечи и вызывающе вздернув подбородок. Ну что ж, это не первая и, наверное, не последняя потеря в его жизни. А потому, полностью выкинув Джулию Мэтисон из головы, он постарался сосредоточиться на том, что говорил Том Брокоу в новостях, от которых его отвлекла выходка своенравной пленницы. Зак был абсолютно уверен в том, что, пока он пытался ее успокоить, Брокоу что-то говорил о Доминике Сандини. Хотелось бы ему знать, что именно. Где-то через пару часов должен быть еще один, последний выпуск новостей или хотя бы беглый обзор событий дня. Поудобнее устроившись на диване и положив ноги на кофейный столик, он стал ждать. Воспоминания о тощем, никогда не унывающем итальянце с его вечной бесшабашной ухмылкой вызвали у Зака невольную улыбку. Из множества людей, с которыми свела его судьба за всю тридцатипятилетнюю жизнь, только двоих он мог без всяких оговорок назвать своими друзьями — Мэтта Фаррела и Доминика Сандини. Эти двое были удивительно не похожи друг на друга — финансовый магнат международного класса и мелкий воришка. Дружба с Мэттом основывалась на десятках общих интересов и глубочайшем взаимоуважении.
С Домиником Сандини у Зака не было, да и не могло быть ничего общего, не говоря уже о том, что Зак не совершил ни единого поступка, которым мог бы завоевать уважение и преданность маленького итальянца. И тем не менее Сандини с удивительным бескорыстием проявлял по отношению к нему и то, и другое. С помощью дурацких, плоских шуток и многочисленных забавных историй о своем колоритном семействе Доминику удалось не только пробиться сквозь ту стену самоизоляции, которую Зак упорно возводил вокруг себя, но и незаметно втянуть того во все радости и проблемы многочисленного клана Сандини. А все эти бесконечные сестры, тетушки, племянники Доминика вели себя так, как будто тюремный двор являлся самым подходящим местом для радостных семейных встреч. Они совали в его неопытные руки пухлых чернявых младенцев и проявляли к нему ту же любовь, теплоту и заботу, что и к Доминику. Теперь, оглядываясь назад, Зак понимал, как много значили для него их теплые письма, печенье… и даже чесночная салями мамаши Сандини. Судя по всему, ему будет их не хватать гораздо больше, чем он предполагал поначалу. Эти светлые воспоминания настолько улучшили его настроение, что Зак позволил себе откинуться на спинку дивана, закрыть глаза и немного помечтать о подарке, который он купит Джине к свадьбе. Серебряный обеденный сервиз. И он обязательно подыщет какой-нибудь подарок Доминику. Что-нибудь необычное. Размышляя над тем, что именно он может купить, чтобы доставить радость неугомонному итальянцу, Зак чуть не расхохотался. Единственная полезная для Доминика вещь, которая приходила ему в голову, — это магазин по продаже подержанных автомобилей!
Незадолго до полуночи, как Зак и предполагал, повторили видеосюжет и комментарий Тома Брокоу. Наблюдая за тем, как Доминика обыскивают и в наручниках запихивают на заднее сиденье полицейской машины, Зак почувствовал беспокойство, а слова диктора заставили его насторожиться еще больше.
— Второй беглец, тридцатилетний Доминик Сандини, был благополучно задержан и взят под стражу после небольшой стычки с полицией. Для допроса его отправили в городскую тюрьму Амарилло, где до побега он делил камеру с Захарием Бенедиктом, до сих пор не пойманным. Начальник тюрьмы Уэйн Хадли охарактеризовал Сандини как чрезвычайно опасного преступника.
Зак напряженно всматривался в экран, но, к своему большому облегчению, не заметил на Доминике следов грубого обращения со стороны полицейских. И тем не менее то, что говорил диктор, не имело никакого смысла. Теоретически и телевидение, и Хадли должны были бы всячески превозносить Сандини, демонстрируя тем самым, что хотя бы один из расконвоированных сохранил лояльность и поднял тревогу, как только обнаружил побег своего сокамерника. Вчера, когда в новостях Доминика охарактеризовали как «второго беглого заключенного», Зак подумал, что журналисты просто еще не успели проинтервьюировать Хадли. Но теперь, когда уже прошло столько времени, это объяснение не годилось. Более того, Хадли охарактеризовал Сандини как чрезвычайно опасного преступника, что было Заку совершенно непонятно. Казалось бы, начальник тюрьмы должен быть в первую очередь заинтересован в том, чтобы хотя бы один из его подопечных повел себя как честный и сознательный гражданин.
Первое, что приходило в голову, — Хадли не купился на рассказ Доминика. Но это было совершенно невероятно. Зак позаботился о том, чтобы алиби друга выглядело непробиваемым. А значит, оставался только один возможный ответ — Хадли поверил Доминику, но был слишком разъярен, чтобы позволить тому остаться безнаказанным. Такого варианта Зак не учел. Он был уверен, что при столь пристальном внимании со стороны средств массовой информации элементарное благоразумие заставит Хадли всячески расхваливать Доминика. Но очевидно, злобная и мстительная натура начальника тюрьмы брала верх надо всем. И над здравым смыслом в том числе. А если это действительно так, то при одной мысли о методах, к которым может прибегнуть Хадли, чтобы отыграться на Доминике за его побег, Зака пробивал холодный пот. По тюрьме непрестанно циркулировали жуткие слухи о том, что происходило в пресловутой «комнате для совещаний». И многие из этих «совещаний», которые Хадли проводил с помощью нескольких своих любимчиком из тюремной охраны, для неугодного заключенного заканчивались весьма трагически. В тюремном лазарете и морге уже давно привыкли к жертвам, изувеченным «в результате мер, к которым вынуждены прибегнуть охранники во время задержания при попытке к бегству».