Руле кивнул, выражая солидарность со мной, и Доббс несколько поутих, озадаченный. Я решил пока не развивать эту тему и поговорить с ним позднее, в отсутствие клиента.
– Как насчет СМИ? – спросил Левин, очень кстати меняя тему.
– Да, верно, – подхватил Доббс, радуясь возможности поговорить о другом. – Мой секретарь сказал, что меня дожидаются телефонные сообщения от двух газет и двух телеканалов.
– Меня, вероятно, тоже, – заметил я.
Я не стал упоминать, что сообщения, дожидающиеся Доббса, оставила по моей просьбе Лорна Тейлор. Дело еще не успело привлечь внимание массмедиа, кроме разве что того свободного художника с видеокамерой, который появился на суде первой инстанции. Но я хотел заставить Доббса, Руле и его мать поверить, что все они в любой момент могут оказаться на страницах газет под кричащими заголовками.
– Нам совершенно не нужна огласка в таком деле, – сказал Доббс. – Это наихудшая известность, какую только можно представить.
Похоже, он был мастер изрекать банальности.
– Всех представителей прессы направляйте ко мне, – сказал я. – Я знаю, как обращаться с массмедиа, и наилучший способ в данном случае – попросту их игнорировать.
– Но мы же должны сказать что-нибудь в его защиту, – возразил Доббс.
– Нет, мы не должны ничего говорить. Болтовня об уголовном деле подтверждает его существование. Если вы втягиваетесь в игру со СМИ, то не даете сплетне тихо угаснуть. Информация – это их воздух. Без нее они задохнутся. По мне, лучше пусть задохнутся. Или уж, во всяком случае, подождите, пока совсем уже нельзя будет их избегать. И если такое случится, только один человек будет говорить от имени Льюиса. И этот человек – я.
Доббс нехотя выразил согласие. Я нацелил указательный палец в сторону Руле:
– Ни при каких обстоятельствах не разговаривайте с репортером, даже для того чтобы отвергнуть обвинения в свой адрес. Если они попытаются вступить с вами в контакт, отсылайте их ко мне. Поняли?
– Я понял.
– Отлично.
Я решил, что для первого совещания достаточно, и поднялся.
– А сейчас, Льюис, я отвезу вас домой.
Но Доббс не собирался так скоро выпускать подопечного из своих когтей.
– Вообще-то я приглашен на обед матерью Льюиса, – сказал он. – Я мог бы его отвезти, поскольку все равно туда еду.
Я выразил лицом полное одобрение. Да, похоже, судебные адвокаты по уголовным делам никогда не удостаиваются приглашений на обед.
– Отлично, – сказал я. – В таком случае мы там с вами встретимся. Я хочу, чтобы Анхель увидел жилище Льюиса, а Льюис передаст мне чек, о котором мы говорили.
Если они решили, что я забыл о деньгах, то им предстояло еще многое обо мне узнать. Доббс посмотрел на Руле и согласно кивнул, как бы давая санкцию. Затем улыбнулся мне.
– Похоже на стоящий план. Тогда встретимся на месте.
Пятнадцать минут спустя я сидел вместе с Левином на заднем сиденье «линкольна». Мы следовали за серебристым «мерседесом», в котором ехали Доббс и Руле. Я связался по телефону с Лорной. Единственное важное сообщение поступило от Лесли Фэр, прокурора по делу Глории Дейтон, – Фэр приняла условия сделки.
– Итак, – сказал Левин, когда я захлопнул телефон. – Что ты обо всем этом думаешь?
– Я думаю, что на этом деле можно заработать кучу денег и скоро мы получим первый взнос. Извини, что тащу тебя за собой. Не хотел, чтобы казалось, будто я еду туда исключительно за чеком.
Левин понимающе посмотрел, но ничего не сказал. Через некоторое время я продолжил:
– Пока еще не знаю, что думать. Что бы ни произошло в той квартире, это произошло быстро. Ни изнасилования, ни ДНК. Для нас это шанс и надежда.
– Все это немного напоминает мне дело Хесуса Менендеса, только без ДНК. Ты его помнишь?
– Да, хотя лучше бы забыть.
Я старался не думать о моих прежних клиентах, которые сидели в тюрьме без надежды на апелляцию или какое-то послабление. Все, что ждало их впереди, – много томительных лет, которые тянутся и тянутся. Всякий раз я делаю все, что в моих силах, но порой и сделать ничего нельзя. Дело Хесуса Менендеса относилось как раз к таким.
– Как у тебя сейчас со временем? – спросил я, возвращаясь к действительности.
– У меня есть несколько других дел, но я могу их отложить.
– Над нашим делом тебе придется работать по вечерам. Надо, чтобы ты походил по барам. Я хочу знать все о нашем парне и о той девице. Пока дело выглядит просто. Мы опровергаем ее показания и громим всю обвинительную версию.
Левин кивнул. Он сидел, держа на коленях свой атташе-кейс.
– У тебя есть в нем фотоаппарат?
– Всегда с собой.
– Когда приедем к ним в дом, сфотографируй пару раз Руле. Я не хочу, чтобы ты показывал в барах снимок, сделанный в полицейском участке. Это придаст расспросам ненужный оттенок. А ты можешь добыть фото женщины, где ее лицо не разбито?
– У меня есть, с ее водительских прав. Оно недавнее.
– Отлично. Пусти в ход оба портрета. Если найдем свидетеля, который видел, как она вчера вечером подходила к Руле в «Моргане», значит, попали в яблочко.
– Именно с этого я и собирался начать. Дай мне неделю. Я появлюсь у тебя перед процедурой предъявления обвинения.
Я кивнул. Несколько минут мы ехали молча, размышляя над этим странным уголовным делом. Мы двигались мимо фешенебельных жилищ Беверли-Хиллз, держа путь в соседний район, где нас ждали большие деньги.
– И знаешь, что еще я думаю? Оставляя в стороне деньги и все прочее… есть шанс, что он не врет. Его история настолько замысловатая, что может оказаться правдой.
Левин тихонько присвистнул.
– Думаешь, что тебе вдруг попался невиновный человек?
– Это был бы первый случай. Знай я об этом сегодня утром, назначил бы более высокий гонорар. Наценку на невиновность. Если ты невиновен, должен платить больше, потому что защищать тебя гораздо труднее.
– Сущая правда…
Некоторое время я размышлял над возможностью невиновности клиента и таящихся здесь подводных камнях.
– Знаешь, что говорил мой отец о невиновных клиентах?
– Я думал, твой отец умер, когда тебе было лет шесть.
– Пять на самом деле. Меня даже не взяли на похороны.
– И когда тебе было пять лет, он беседовал с тобой о невиновных клиентах?
– Нет, я прочел об этом в книге спустя много лет после его смерти. Он говорил, что самый страшный для адвоката клиент – это клиент невиновный. Потому что если ты напортачишь и он сядет в тюрьму, это оставит в твоей душе шрам на всю жизнь.
– Он так выразился?