Столкнувшись со сложной задачей выиграть дело при отсутствии ключевой улики, власти приняли заявление Гладдена о добровольном признании вины в непристойном поведении по отношению к ребенку.
Максимальным наказанием за преступление такого рода считается пять лет тюрьмы и еще пять лет полицейского надзора. К этому моменту Гладден отсидел в тюрьме тридцать три месяца, и такой же срок ему скостили за хорошее поведение. В итоге, получив максимальное наказание по принятому обвинению, он покинул суд свободным человеком, если не считать серьезным ограничением надзор полиции.
— Это был настоящий спурт в попытке избежать правосудия, — вспоминает бывший прокурор Хоунчел. — Мы знали, что он преступник, но не имели права использовать попавшие к нам улики. После окончательного вердикта я с трудом мог смотреть в глаза родителям тех детей и самим детям. К тому же я понимал: этот человек на свободе и, возможно, снова попытается совершить подобное.
По прошествии года с момента своего освобождения Гладден исчез и был объявлен в розыск за нарушение режима надзора. На поверхность он выплыл на этой неделе в Калифорнии при обстоятельствах, которые местные власти назвали «поистине ужасающим итогом».
Гладден прочитал статью еще раз. Произвели хорошее впечатление обстоятельность и внимание, уделенное ему лично. И еще понравилось, что между строк ставился под сомнение рассказ копа, Гомеса. Того лжеца, как мысленно называл его Гладден. Он вмешался сам, и он взорвал это расследование. Он сделал все как положено. Хотелось снять трубку и позвонить репортеру, сказать ей спасибо за статью. Хотя слишком опасно. Он вспомнил о Хоунчеле, о том молодом прокуроре.
— Финишный спурт! — вслух произнес Гладден.
И повторил, закричав что было силы:
— Финишный спурт!
Мозг буквально закипел, и его охватила бешеная радость. Они еще не знали почти ничего, а он уже на первой полосе! Придется их кое-чему научить. Они узнают! Придет время его истинной славы. Очень скоро!
Гладден встал с дивана и прошел в спальню, собираясь за покупками. Лучше пойти туда пораньше. Он снова посмотрел на Дарлену. Склонившись над кроватью, он взял ее руку и попытался поднять вверх за кисть. Трупное окоченение сделало свое дело. Внимательно посмотрел на тело. Лицевые мышцы сжались, растянув губы в подобие безобразной улыбки. Глаза смотрели в потолок, уставившись на собственное отражение в зеркале, висевшем над кроватью.
Он снял с ее головы парик. Настоящие волосы оказались рыжеватыми и коротко остриженными, довольно отталкивающего вида. На нижней кромке парика обнаружилось немного запекшейся крови, и Гладден отнес его в ванную, собираясь отмыть кровь и тем закончить наконец приготовления. Потом опять вернулся в спальню, чтобы собрать вещи. Обернувшись на тело, он вдруг подумал, что так и не спросил, что означала ее татуировка. А теперь поздно.
Прежде чем закрыть дверь и выйти, он поставил кондиционер на полную мощность. В гостиной, уже одеваясь, Гладден мысленно наказал себе купить какой-нибудь ароматизатор вроде ладана. Лучше всего потратить на это ее семь долларов. Она создала проблему, ей и платить, подумал Гладден.
В субботу утром нас ждал вертолет, на котором мы долетели от Квонтико до Нешнела, где погрузились в небольшой реактивный самолет, принадлежавший бюро, который вскоре доставит нас в Колорадо. Именно там умер мой брат. Именно там остался самый свежий след. Именно туда отправили меня, Бэкуса, Уэллинг и еще одного специалиста, по судопроизводству, с громкой фамилией Томпсон, которого я приметил на вчерашнем совещании.
Под куртку я надел светло-синий пуловер с эмблемой ФБР с левой стороны груди. Его утром подарила мне Уэллинг, постучав в мою дверь с милой улыбкой. Приятный жест, однако я не мог дождаться, когда попаду в Денвер и смогу наконец переодеться в свою одежду. В самом деле, не носить же одну и ту же рубашку по два дня.
Перелет прошел гладко. Я сидел в самом хвосте, тремя рядами позади Бэкуса и Уэллинг. Томпсон расположился сразу за ними. Время в полете я провел, читая биографический очерк По, найденный в купленной книге, и делал понемногу заметки на своем компьютере.
Примерно на полпути Рейчел покинула свое место и пришла в хвост навестить меня. На ней были джинсы, зеленая вельветовая куртка и черные походные ботинки. Сев в кресло рядом, Рейчел поправила прическу, заведя волосы за уши, что сделало ее красивое лицо еще более выразительным. Она была по-настоящему прекрасной, и я подумал, что менее чем за двадцать четыре часа прошел расстояние от ненависти до желания обладать этой женщиной.
— О чем это вы думаете здесь в одиночестве?
— Да, в общем, ни о чем. Разве что вспоминаю о брате. Если найдем преступника, то я, возможно, узнаю, как все произошло. С трудом верится.
— Вы были с ним близки?
— Почти всю жизнь. — Я не хотел бы продолжать эту тему. — Впрочем, в последнее время нет... Так случалось и раньше. Что-то вроде сезонных изменений. Мы разлучались и сразу начинали от этого страдать.
— Он был старше или младше?
— Старше.
— На сколько лет?
— Минуты на три. Мы близнецы.
— Не знала об этом.
Я кивнул, и она нахмурила брови, как будто то, что мы с братом близнецы, делало утрату какой-то особенной. Хотя, может, и так.
— Этого не было в протоколах.
— Наверное, это не важно.
— Да, но помогает понять, почему вы... Я всегда хотела узнать, что чувствуют близнецы...
— Хотите знать, получил ли я некий импульс тем вечером, когда его убили? Нет, ничего. С нами никогда не происходило подобного. Если это и было, я ничего не чувствовал, да и Шон такого тоже не рассказывал.
Она кивнула, а я отвернулся и несколько секунд смотрел в окно. Я чувствовал в ней что-то очень хорошее, несмотря на вчерашнее жесткое начало. Кажется, я начинал понимать, что у Рейчел Уэллинг легкий характер.
Чтобы перевести разговор в иное русло, я попытался расспросить о ее жизни. Она мельком упомянула замужество, о котором я уже слышал от Уоррена, однако о бывшем муже не сказала ничего. Вспомнила, как поступила учиться психологии в Джорджтауне, где на последнем курсе ее нашли люди из бюро.
Став агентом, Рейчел начала работать в нью-йоркском управлении, изучая по ночам право и собираясь получить степень в Колумбийском университете. Скоро она поняла, что быть женщиной, да еще с дипломом правоведа, означало сделать в бюро быструю карьеру. Назначение в службу ФБР, занимавшуюся изучением мотивов поведения, пришло как желанная награда.
— Семья может тобой гордиться.
Она покачала головой.
— Что, не так?
— Мама оставила меня в еще детстве. Мы не виделись уже очень много лет. И обо мне она не знает совсем ничего.