Миновало, по моим представлениям, около четырех часов, когда дверь камеры почти бесшумно открылась и появился незнакомый человек. Я скинул пиджак с лица и спустил ноги с нар. В руках у мужчины были папка и стаканчик с кофе. За ним вошел агент, который следил за мной в библиотеке.
– Не вставайте, – произнес незнакомец.
Но я все-таки встал.
– Какого черта?..
– Я сказал, сидите на месте. Иначе отложим разговор до завтрашнего дня.
Я помедлил, разыгрывая возмущение, потом сел на матрац. Агент поставил стул и покинул камеру, закрыв за собой дверь. Незнакомец сел, поставил стаканчик с дымящимся кофе на пол. Приятный аромат наполнил камеру.
– Я спецагент ФБР Джон Пиплз.
– Очень приятно. Зачем меня сюда привезли?
– Затем, что вы не хотите слушать, что вам говорят.
Спецагент был приблизительно моего возраста, может, немного постарше. Волосы у него были чуть длиннее, чем положено по уставу. Наверное, слишком загружен работой, чтобы вовремя стричься.
Любое человеческое лицо обладает особым магнетизмом, имеет свою притягательную силу. У одних – нос особой формы, у других – раздвоенный подбородок, у третьих – шрам. У Пиплза это были глаза – глубоко посаженные, темные, беспокойные, с какой-то тайной.
– Вас просили не лезть не в свои дела, мистер Босх. И тем не менее вы здесь.
– Вы можете ответить на вопрос?
– Попытаюсь, если он не касается засекреченных предметов.
– Мои часы засекречены? Мне их подарили, когда я уходил с работы. Я хочу, чтобы мне их вернули.
– Не беспокойтесь о своих часах, мистер Босх.
Пиплз нагнулся, взял с пола стаканчик с кофе, отхлебнул и скривил физиономию: кофе был горячий.
– Мы безуспешно пытались вдолбить вам кое-что в голову. Речь идет о более серьезных вещах, чем ваше частное расследование и подаренные часы за сто долларов.
– Думаете, это все, что власти потратили на меня за мою долголетнюю службу?
– Вы только вредите себе пустыми разговорами, мистер Босх. И мешаете расследованию, затрагивающему жизненные интересы нашей страны.
– Все эти разговоры о государственной безопасности приберегите для других, спецагент Пиплз. Я не считаю, что расследование убийства частным лицом вредит государству.
Пиплз встал, подошел ко мне и, опершись руками о стену, выкрикнул:
– Иеронимус Босх! Неужели вы не понимаете, что прете против потока?!
Странно, но он произнес мое настоящее имя правильно. Меня рассмешила сцена, которую разыграл Пиплз. Он не понимал, что я четверть века провел в помещениях для допросов и видел всякое.
– Усвойте же наконец, что вы теперь не детектив, не следователь. Вы больше не носите полицейский значок. У вас никакого официального положения.
– Гражданин свободной страны – разве этого не достаточно?
– Страна уже не та. В ней многое переменилось. – Он похлопал ладонью по папке с бумагами. – Убийство той женщины – печальное событие, не отрицаю. Но речь идет о более серьезных вещах. Мы призывали вас, мистер Босх, не касаться их. Иначе мы будем вынуждены принять меры.
– Засадите меня вместе с Мышонком и другими? Враги нации – так вы их называете? Людям известно, чем вы здесь занимаетесь? Я узнал Мышонка, когда меня вели в камеру.
– И отсюда вы заключили, чем мы занимаемся?
– Естественно. Вы его обрабатываете. Может, он и убил Анджеллу Бентон. И банковского охранника прикончил, и с вашим агентом расправился. Вас не заботит судьба Марты Гесслер? Она же была вашим человеком. Неужели страна изменилась так сильно? Или наша политика настолько беспринципна, агент Пиплз?
Я видел, что он оскорбился. Мои слова открыли старую рану. Но он решительно открыл папку и вытащил распечатку с фотографией Азиза.
– Откуда вы все это знаете?
– От ваших людей.
– Не порите чепуху! Никто из наших людей не разгласил бы...
– Тут и разглашать не нужно. И так все ясно. Видел я вашего агента в библиотеке. Заметьте, кстати, плохо он работает. Велите ему в следующий раз взять другой журнал, ну хотя бы "Спортс иллюстрейтед". Я просматривал газетные материалы и наткнулся на этот, сделал распечатку. Знал, что это вызовет подозрение у вашей службы, и не ошибся. В ФБР народ предсказуемый. Как только я увидел Мышонка, прояснилась общая картина. Деньги вы, конечно, нашли – под сиденьем его автомобиля. Выяснили, для чего они предназначались. А то, что с ограблением киношников связаны два или три убийства, вам на это наплевать. Справедливость по отношению к мертвым? Бред собачий.
Пиплз медленно положил мою распечатку в папку. Его лицо потемнело. Мои слова задели агента за живое.
– Вы не понимаете, что происходит в мире. Самодовольно рассуждать об абстрактной справедливости легче легкого.
Я улыбнулся:
– Скажите это политикам, которые так часто меняют правила, что скоро пойдет вообще игра без правил. Вот что происходит в мире.
Пиплз подался вперед.
– Вы знаете, куда с этими деньгами направлялся Азиз? Нет? Так я вам скажу. В тренировочный лагерь террористов. И не где-нибудь в Афганистане, а в сотне километров от нашей границы. Туда, где обучают наших убийц. Недочеловеков, готовых убивать нас дома, на улице, в самолете. Убивать днем и ночью. Им безразлично, кто мы и во что верим. Разве я не прав? Разве мы не обязаны бороться с ними?
Я откинулся к стене. Будь у меня стаканчик кофе, я не дал бы ему остывать на полу.
– Каждый должен выполнять свою работу, – заметил я.
– Замечательно! – В голосе Пиплза прозвучал сарказм. – Мудро. Я велю выгравировать ваше изречение на медной табличке и повешу в своем кабинете.
– На одном судебном процессе адвокат противной стороны произнесла фразу, которую я никогда не забываю. Привела слова философа, не могу сейчас припомнить его фамилию – у меня дома записана. Так вот она сказала, что всякий, кто борется с чудовищами, должен следить, чтобы самому не превратиться в чудовище. Иначе все пропало.
– Это Ницше. И вы почти правильно процитировали.
– Правильно цитировать или неправильно – не важно. Важно помнить смысл.
Пиплз достал из кармана мои часы и бросил их мне. На циферблате на фоне здания городского муниципалитета изображен полицейский значок. Часы показывали, что я пробыл в камере дольше, чем предполагал. На дворе, должно быть, светало.
– Убирайтесь, Босх. Если снова попадетесь нам на глаза, пеняйте на себя. Быстро окажетесь в наших руках. И ни одна живая душа не узнает, где вы и что с вами. Я вас предупреждаю.