— Давай закончим дело побыстрее, пока из этой колымаги не натекло масла на мои камни.
— Здравствуй, Тереса.
— Это то самое?
Она указала на коробку.
— Да.
Босх протянул ей снимки и стал снимать крышку с коробки. Было ясно, что Тереса не пригласит его в дом на бокал шампанского по случаю Нового года.
— Ты прямо здесь хочешь этим заниматься?
— Времени у меня в обрез. Я думала, ты приедешь пораньше. Какой идиот это снимал?
— Он перед тобой.
— По ним я ничего не могу понять. Перчатка у тебя есть?
Босх достал из кармана куртки латексную перчатку и протянул ей. Взял у нее снимки и положил во внутренний карман. Тереса привычно натянула ее, взяла кость и стала вертеть ее. Босх молчал. Он ощущал запах ее духов, сильный, как всегда, с тех времен, когда большую часть времени она проводила в прозекторской.
После пятисекундного осмотра Тереса положила кость в коробку.
— Человеческая.
— Ты уверена?
Снимая перчатку, Тереса усмехнулась:
— Это плечевая кость. Верхняя часть руки. На мой взгляд, ребенка примерно десяти лет. Гарри, ты, возможно, теперь сомневаешься в моих познаниях, но я их не утратила.
Тереса бросила перчатку в коробку поверх кости. Босха не задевали ее словесные нападки, но ему не понравилось, что она бросила перчатку на детскую кость.
Он вынул ее из коробки. Вспомнил кое-что и протянул Тересе.
— Владелец собаки, нашедшей эту кость, сказал, что там есть перелом. Сросшийся. Не хочешь взглянуть...
— Нет. Я опаздываю на встречу. Сейчас тебе достаточно знать, что это человеческая кость. Дальнейшее обследование будет проводиться в надлежащей обстановке, в лаборатории судебно-медицинской экспертизы. А теперь мне пора ехать. Завтра утром я буду там.
Босх поглядел ей в лицо:
— Да, конечно, Тереса, проведи этот вечер приятно.
Она отвела взгляд и сложила руки на груди. Босх бережно закрыл коробку, попрощался и направился к своей машине. Услышал, как позади закрылась массивная дверь.
Проходя мимо пруда, Босх снова вспомнил тот фильм и негромко произнес вслух заключительную реплику:
— "Не бери в голову, Джек, это китайский квартал".
Он сел в машину и поехал домой, придерживая коробку, лежавшую около него на сиденье.
На следующее утро к девяти часам конец Уандерланд-авеню выглядел, как лагерная стоянка полицейских. И центром ее был Босх. Он руководил группами патрульных, проводников с ищейками, сотрудников научно-исследовательского отдела, судебно-медицинской экспертизы и вспомогательной службы. Вверху кружил полицейский вертолет, и десять курсантов полицейской академии топтались в ожидании указаний.
Еще раньше экипаж вертолета обнаружил полынь, обмотанную желтой лентой, и определил, что к месту, где Босх обнаружил кости, самый близкий путь с Уандерланд-авеню. Потом к делу приступила вспомогательная служба. Следуя по развешанным обрезкам ленты, группа из шести человек сколотила и установила деревянные настилы и лестницы с веревочными перилами, шедшие вверх по холму к костям. Теперь подниматься туда и спускаться стало гораздо легче, чем было накануне вечером Босху.
Сохранить в тайне деятельность такого скопления полицейских было невозможно. К девяти часам там образовался и лагерь телевизионщиков. Их грузовики стояли у дорожных заграждений в полуквартале от разворотного круга. Репортеры собирались группами, устраивали пресс-конференции. И не меньше пяти вертолетов кружило повыше полицейского. Это создавало какофонию, уже приведшую к многочисленным жалобам местных жителей полицейскому руководству в Паркер-центре.
Босх готовился вести первую группу к месту преступления, но предварительно он посовещался с Джерри Эдгаром, которому сообщил о своей находке прошлой ночью.
— Значит, сначала ведем туда медэкспертов и людей из научно-исследовательского отдела, — сказал он. — Затем курсантов и проводников с собаками. Их возьмешь на себя ты.
— Хорошо. Видишь, твоя подружка-медэксперт опять притащила своего чертова оператора?
— Будем надеяться, что она заскучает и вернется в центр, где ей самое место.
— Знаешь, а ведь эти кости могут оказаться еще индейскими.
Босх покачал головой:
— Не думаю. Они лежат почти на виду.
Он подошел к первой группе, куда входили Тереса Кора-сон, ее видеограф и четверо эксгуматоров: археолог Кати Кол и трое ее ассистентов, которым предстояло работать лопатами. Эксгуматоры надели белые комбинезоны. Корасон принарядилась почти так же, как накануне вечером, опять надела туфли на двухдюймовых каблуках. Кроме того, в группе были два криминалиста из научно-исследовательского отдела.
Босх попросил их собраться в более тесный круг, чтобы его не слышали те, кто околачивался поблизости.
— Итак, мы поднимемся, займемся документированием и извлечением костей. Когда вы все будете на месте, приведем курсантов и проводников с собаками, чтобы они обыскали окрестную территорию. Возможно, район поисков придется расширить. Вы...
Он прервался и, вскинув руку, сделал видеографу Корасон запрещающий жест.
— Отверни объектив. Снимай ее, но не меня.
Оператор опустил камеру, Босх поглядел на Корасон и продолжал:
— Вы свое дело знаете, так что инструктировать вас незачем. Хочу предупредить, что подъем туда труден. Даже с настилами и лестницами. Поэтому будьте осторожны. Держитесь за веревки, смотрите под ноги. Совершенно ни к чему, чтобы кто-нибудь получил травму. Если у вас тяжелое оборудование, разберите его и сделайте два или три рейса. Понадобится помощь — я привлеку курсантов. О времени не думайте. Думайте о безопасности. Всем ясно?
Члены группы одновременно кивнули. Босх жестом отозвал Корасон в сторонку для личного разговора:
— Ты напрасно так оделась.
— Послушай, не учи меня...
— Хочешь, сниму рубашку, покажу свои ребра? Грудь у меня сбоку выглядит как черничный пирог, потому что я вчера вечером упал наверху. Твои туфли, может, хороши для видеопленки, но не...
— Они меня устраивают. Я рискну. Что еще?
Босх покачал головой.
— Я предупредил тебя, — сказал он. — Пошли.
И направился к настилу, другие двинулись следом. Работники из вспомогательной службы соорудили деревянные ворота, служившие контрольно-пропускным пунктом. Там стоял патрульный полицейский со списком. Спрашивал у каждого фамилию и место службы, потом позволял пройти.
Босх шел первым. Подъем давался легче, чем накануне, но в груди чувствовалась жгучая боль, когда он подтягивался на веревочных перилах, с трудом взбирался по настилам и лестницам. Он молчал и терпеливо переносил боль.