Босх выехал на автостраду, повернул на восток и поехал по направлению к Кахуэнге. По пути он позвонил в центральную диспетчерскую и попросил пробить номер «форда»-пикапа, рядом с которым припарковался Маккей. Ему ответили, что автомобиль зарегистрирован на имя тридцатисемилетнего Уильяма Беркхарта, имевшего проблемы с законом в конце восьмидесятых, но чистого в последние пятнадцать лет. За что именно арестовывался Беркхарт, диспетчер не имела понятия, потому что в компьютерной базе данных указывались только номера правонарушений по Уголовному кодексу Калифорнии.
Под номерами скрывались физическое насилие при отягчающих обстоятельствах и скупка краденого, а вот еще один код, обозначавший преступление, совершенное Беркхартом в восемьдесят восьмом, оказался незнакомым.
– У вас там есть кто-нибудь, кто мог бы помочь? – спросил он в надежде, что диспетчер сама заглянет в кодекс, несколько экземпляров которого всегда находились у нее под рукой специально для таких случаев.
– Минуточку.
Он свернул на Барэме и, выехав на Вудро-Вильсон-драйв, взял курс к дому.
– Детектив?
– Слушаю.
– Преступление на почве расовой ненависти.
– О'кей. Спасибо за помощь.
– Не за что.
Босх завел машину под навес и выключил двигатель. Сосед – или домовладелец – Маккея арестовывался по обвинению в преступлении на почве расовой ненависти в восемьдесят восьмом году. В том самом году, когда погибла Ребекка Верлорен. Уильям же Беркхарт был, вероятно, тем Билли Беркхартом, в котором Сэм Вейсс опознал своего соседа и одного из своих мучителей. Босх еще не знал, как это все увязывается, но не сомневался, что связь рано или поздно обнаружится, и тогда детали сложатся в единую картину. Он даже пожалел, что не захватил с собой досье на Маккея. Возвращаться за ним в город уже не было сил. В конце концов, материалы можно перечитать утром, а заодно и заглянуть в дело Уильяма Беркхарта.
Дом встретил его тишиной. Босх взял телефон, прихватил из холодильника бутылку пива и вышел на веранду. По пути он включил плейер. Диск уже стоял в проигрывателе, и из динамиков послышался хрипловатый голос Боза Скэггса.
Песня как будто состязалась с доносившимся снизу приглушенным шорохом проносившихся по шоссе машин. Лучи прожекторов уже не рассекали ночное небо над киностудией «Юниверсал», но вид со склона холма, на котором стоял его дом, все равно открывался захватывающий. Ночной город мерцал миллионами огней, каждый из которых был чьей-то мечтой, чьим-то желанием, чьим-то сном. Но не все они были добрыми.
Босх подумал, что, наверное, стоит позвонить Киз Райдер и рассказать ей об Уильяме Беркхарте, но потом решил отложить до утра и эту новость. Он смотрел на город, чувствуя удовлетворение от проделанного за день. И все же удовлетворение не было полным – к нему примешивалось неясное, но ощутимое беспокойство, даже тревога.
Человек с ножом, назвавший его миссионером, был не так уж и не прав. Грабитель почти попал в точку. Босх всегда знал, что в этой жизни у него есть миссия, и сейчас, после трехлетнего перерыва, он снова исполнял свое предназначение. Но не все было так уж хорошо. Там, в раскинувшемся за холмами городе, среди мерцающих огней, снов, надежд и желаний, таилось что-то, чего он не видел. И оно поджидало его.
Босх пощелкал кнопками телефона и услышал непрерывный сигнал. Значит, сообщений не поступало. Тем не менее он нажал кнопку возврата и прослушал сообщение, которое хранил уже неделю. Это был тоненький голосок его дочери, записанный в тот день, когда они – она и ее мать – уехали от него.
– Привет, папочка, – сказала она. – Спокойной ночи, папочка.
Больше девочка не сказала ничего, но ему хватало и этого. Босх сохранил сообщение до следующего раза, чтобы прослушать, когда понадобится, и отключил телефон.
В 7:50 следующего утра Босх был на месте, наблюдая за очередью, выстроившейся к пункту раздачи «Метро-шелтер», и посматривая на Роберта Верлорена, работавшего в кухне по другую сторону от уставленных тарелками столов. Ему повезло. Рано утром у бездомных как будто произошла пересменка: те, что патрулировали город ночью, завалились спать, а их место заняли другие, те, кому еще хватало ума не слоняться по темным улицам. Первоначально Босх предполагал снова начать с больших центров, а уже потом перейти к тем, что поменьше, но едва он поставил машину на стоянку в Джапантауне и начал показывать фотографию Верлорена на улице, как люди стали узнавать человека на снимке. Дневная смена знала бывшего владельца ресторана лучше, чем ночная. Некоторые даже говорили, что видели его где-то тут, но только теперь он выглядит постарше. В конце концов Босх встретил мужчину, который, взглянув на снимок, уверенно кивнул и, равнодушно бросив: «Да, это Шеф», – направил его в «Метро-шелтер».
«Метро» было одним из сравнительно небольших приютов-спутников, которые действовали совместно с Армией спасения и миссией и, координируя работу с ними, обслуживали тех бездомных, которые стекались в Лос-Анджелес с наступлением зимы из более холодных северных районов штата. Три маленьких центра не могли в силу ограниченности средств обеспечивать трехразовое питание, а потому, договорившись между собой, специализировались на чем-то одном. «Метро-шелтер» обеспечивало бездомных завтраком, который начинался ежедневно в семь утра. К тому времени когда Босх попал туда, у двери столовой выстроилась длинная очередь трясущихся, растрепанных, заспанных мужчин и женщин, а все места за пластмассовыми столиками внутри уже были заняты. На улице поговаривали, что именно в «Метро-шелтер» кормят самыми вкусными завтраками.
Пробившись через толпу к двери, Босх вошел в столовую и почти сразу обнаружил Верлорена в кухне. Понаблюдав несколько минут, детектив понял, что Верлорен не готовит какое-то одно блюдо, а контролирует весь процесс. Одет он был вполне опрятно: белая двубортная куртка, темные брюки, чистый белый фартук до колен и высокий поварской колпак.
Завтрак состоял из яичницы-болтуньи с красным и зеленым перцем, жареной картошки, овсяной каши и сосисок. Выглядело и пахло все аппетитно, тем более что Босх, спеша приступить к поискам пораньше, вышел из дома, не позавтракав. Справа от раздаточной стоял стол с двумя большими кофейниками и толстыми керамическими кружками, пожелтевшими и потрескавшимися за годы службы. Босх взял кружку, налил обжигающего черного кофе и отошел в сторонку. Когда Верлорен оказался неподалеку с подносом, на котором лежало несколько порций яичницы, Босх шагнул к нему.
– Привет, Шеф, – сказал он, слегка повысив голос, чтобы перекрыть гул голосов и звон посуды.
Верлорен посмотрел на него и сразу понял, что имеет дело не с «клиентом». Как и накануне вечером, Босх оделся так, чтобы не выделяться, но человек, проживший на улице много лет, без труда узнал в нем чужого. Возможно, Верлорен даже догадался, что перед ним полицейский. Выйдя из-за стойки, он шагнул к Босху, однако остановился на полпути, как будто по полу проходила невидимая демаркационная линия, отделявшая кухню от обеденного зала. Он стоял, все так же держа в руке поднос.