Босх подошел ближе и заглянул за перегородку. Склонившись над развернутой на столе газетой, его бывший напарник разгадывал кроссворд. Это было у него чем-то вроде ежедневного ритуала. Каждое утро Эдгар покупал «Таймс» и потом весь день таскал ее с собой, сражаясь с головоломкой в комнате отдыха, на ленче и даже в наблюдении. Пойти вечером домой, не заполнив все клеточки, было для него равнозначно поражению.
Босх тихонько отступил на пару шагов, заглянул в соседнюю кабинку, вытащил из-под стола металлическое ведерко для мусора и вернулся на прежнюю позицию за спиной Эдгара, который по-прежнему ничего не замечал. Потом привстал на цыпочки, поднял ведро над перегородкой и, разжав пальцы, позволил ему упасть на крытый новым серым линолеумом пол с высоты четырех футов. Звук получился сухой и громкий, почти как выстрел. Эдгар подпрыгнул, задев локтем карандаш, который улетел к потолку.
– Черт бы… – Он запнулся, увидев улыбающееся лицо Босха. – Гарри! Чтоб тебя!..
– Как дела, Джерри?
– Да пошел ты!
– Остынь, Джерри, я же тебя не напугал? Вижу, у вас тут все спокойно. Выдался тихий вечерок?
– Какого хрена ты здесь делаешь? Только не говори, что заехал специально, чтобы сделать меня заикой.
– Нет, Джерри, у меня дела. Надо зайти к художнице. А ты чем занимаешься?
– Да вот заканчиваю. Собирался уже уходить.
Босх наклонился через перегородку и заглянул в газету. Кроссворд был почти разгадан, свободных клеточек оставалось совсем немного. Кое-где Эдгар поработал ластиком. Он никогда не пользовался ручкой – только карандашом. Босх заметил, что старый красный словарь снят с полки и лежит на столе.
– Опять жульничаешь, Джерри? Ты же знаешь правило: словарем пользоваться нельзя.
Эдгар с недовольным видом опустился на стул.
– Чушь! – раздраженно бросил он, все еще злясь и на себя, и на Босха. – Как хочу, так и делаю. Никаких правил здесь нет. И вообще, Гарри, иди куда шел и оставь меня в покое. Подведи себе глазки и отправляйся со своей художницей… клеить парней на улице.
– Ладно, как скажешь. Будешь моим первым клиентом.
– Перестань. – Он вздохнул. – Ты чего заглянул? Что-нибудь надо? Или просто хотел меня попугать?
Эдгар наконец улыбнулся, и Босх понял, что между ними снова все как было.
– И то и другое. Где тут у вас хранятся старые дела?
– Какие тебя интересуют? Архив сейчас потихоньку расчищают, и старье отправляют в лабораторию, переводят на микрофильмы.
– Примерно за двухтысячный год. Помнишь Майкла Аллена Смита?
Эдгар кивнул:
– Конечно, помню. Такого, как Смит, долго не забудешь. А зачем он тебе?
– Мне нужна только фотография. Как думаешь, его дело еще здесь?
– Оно же еще свеженькое, так что, наверное, здесь. Пойдем.
Они прошли по коридору к запертой на замок двери, и Эдгар достал ключ. Помещение было маленькое, и все стеллажи занимали папки с синими корешками. Эдгар огляделся и, быстро сориентировавшись, снял с полки дело Майкла Аллена Смита и протянул Босху. Папка была толстая и тяжелая.
Усевшись за стол в соседней с Эдгаром кабинке, Босх принялся перелистывать страницы, пока не дошел до раздела с фотографиями. Снимков было много, и они показывали как всю верхнюю часть туловища Смита, так и отдельные его части крупным планом. Татуировки на теле в свое время послужили уликами, когда Смиту предъявили обвинение в убийстве трех проституток, случившемся пятью годами раньше. Расследованием занимались Босх, Эдгар и Райдер. Смит был довольно известным художником-супрематистом, пользовавшимся услугами проституток-трансвеститов, которых снимал на бульваре Санта-Моника. Потом, утолив греховное желание и испытывая чувство вины за нарушение расовых и сексуальных табу, Смит их убивал. Каким-то образом это успокаивало его мятущуюся совесть. Расследование шло трудно, и решающую роль сыграла Райдер, нашедшая трансвестита, который видел, как одна из жертв садилась в машину клиента. Свидетель смог описать татуировку на руке белого мужчины. Взяв след, они в конце концов вышли на Смита, собравшего внушительную коллекцию тату за время пребывания в разных тюрьмах по всей стране. Его судили, признали виновным и приговорили к смертной казни. Бывший супрематист не спешил знакомиться с иглой и, находясь в камере смертников, забрасывал судебные инстанции бесконечными апелляциями. Босх взял из дела фотографии с татуировками на шее, запястьях и левом предплечье Смита. Все «картинки» были выполнены чернилами.
– Захвачу вот эти, ладно? Будешь уходить, закрывай архив, а фотографии я оставлю на твоем столе. Договорились?
Эдгар кивнул:
– Так и сделаем. А в чем дело, Гарри? В какое дерьмо ты лезешь? Уж не собираешься ли разукрасить себя этой мерзостью?
– Угадал. Хочу быть похожим на Майка.
Эдгар, прищурившись, посмотрел на него:
– Это как-то связано с «Чатсуортской восьмеркой»? С тем, о чем мы вчера говорили?
Босх улыбнулся:
– Знаешь, Джерри, тебе бы надо было стать детективом. У тебя хорошо получается.
Эдгар вздохнул, как бы говоря, что никакими шуточками его уже не проймешь.
– Может, ты еще и голову обреешь? – спросил он.
– Нет, так далеко я заходить не собираюсь. Пусть меня принимают за перевоспитавшегося скинхеда.
– Понял.
– Теперь послушай, ты занят сегодня? Я там, наверху, долго не задержусь. Если хочешь, подожди, заодно закончишь кроссворд. А потом мы могли бы посидеть в «Муссо», погрызть косточку.
При упоминании о еде в животе заныло. Босх представил сочный стейк на косточке. Пошло бы хорошо. Особенно под мартини с водкой.
– Нет, Гарри, не получится. У меня сегодня большие планы. Собираюсь в «Спортсмен лодж» на прощальный вечер Шери Райли. Поэтому и задержался, не хочется в пробках торчать.
Шери Райли в течение многих лет занималась расследованием преступлений на сексуальной почве. Босх работал с ней пару раз, но друзьями они не стали. Когда секс переплетается с убийством, картина получается настолько тяжелая, настолько насыщенная жестокостью и настолько запутанная, что, кроме работы, ни на что другое сил уже не хватает. И вот Шери уходит, а он даже и не слышал.
– Давай отложим косточку на другой раз, а? Ты не против? – спросил Эдгар.
– Конечно, Джерри. Никаких проблем. Поезжай, расслабься и передай Шери от меня привет. Спасибо за карточки. Будут у тебя на столе.
Босх повернулся к выходу, но остановился, услышав за спиной проклятие. Он оглянулся – бывший напарник стоял с растерянным видом, оглядывая свою крохотную кабинку.
– Куда, черт возьми, подевался мой карандаш?