Устроившись с чашкой чая на полу у раскрытого атласа, на всякий случай захватив и «Тайны» Кюммерлинга, в котором имелась пара планов местности с отмеченными древними городами и археологическими достопримечательностями, я вместе с отрядом из пятидесяти испанских солдат пустился в дорогу из Мани в неизведанные области на юго-западе.
К тому моменту, как мы вышли из древней майянской столицы, карты Юкатана, конечно, уже существовали. Эрнан Кортес за десятилетия до этого покорил обитавших в Мексиканской долине ацтеков, противопоставив их звериной жестокости и коварству ещё большую жестокость, хитрость и вероломство, а затем ещё долгие годы путешествовал по Центральной Америке, подавляя мятежи, грабя, насилуя и провозглашая язычникам власть испанской короны и католической церкви.
Кюммерлинг же ещё вдобавок писал о неком Педро де Алваре, о котором, кстати, упоминал и автор переводимого мной отчёта. Этот конкистадор прославился своими завоеваниями индейских племён Гватемалы и, кажется, Гондураса, откуда, преодолев Анды, он также добрался до Юкатана.
И с тем, и с другим путешествовали картографы, так что за сорок лет некоторые из этих земель были довольно хорошо изучены. Но к югу от Мани, похоже, начиналась такая глушь, что даже коренные обитатели полуострова отправлялись туда крайне неохотно.
Когда я ещё раз перечёл вторую главу отчёта, лежавшую на моём столе, а затем сверился с картами в «Тайнах», мной стало овладевать смутное беспокойство. Пытаясь разобраться, я снова пролистал Кюммерлинга, тщательно сопоставляя все приведённые им планы с расстилавшейся на огромных страницах атласа жёлто-коричневой бумажной гладью Юкатана, на юге чуть рифлёной горными отрогами.
Тщетно.
В тех местах, куда Хуан Начи Коком и Эрнан Гонсалес вели тридцать оставшихся в живых испанцев, не было никакого старинного города, ни даже индейского посёлка, мало-мальски достойного упоминания. За поселение с названием Хочоб, которое мне не без труда удалось отыскать на карте, цивилизация, кажется, вообще не ступала.
Даже в двадцатом веке эти территории были мало освоены; в шестнадцатом же там, куда ни глянь, наверняка тянулась только первозданная, дикая сельва, раскинувшаяся на тысячи квадратных километров, сочащаяся сотнями мутных речушек и гнилостных болот, таящая невиданные опасности и готовая проглотить всякого, кто осмелится вторгнуться в её пределы.
«Западня!» — чуть не крикнул я.
Индейские проводники не могли не знать об этом; предвосхищая предательство Ивана Сусанина, они вели доверившихся им иноземцев в неисследованные и гибельные земли, готовясь пропасть там вместе с ними. Хуан Начи Коком лгал, и его слёзы были фальшивкой.
Но что могло заставить обратившихся в христианство индейцев, которым настоятель Исамальского монастыря доверял как своим собственным детям, согласиться выполнить его поручение, чтобы потом предать и его, и посланных им людей? Сусанин жертвовал своей жизнью, спасая от завоевателей и иноверцев царскую семью; за самоубийственной изменой полукровки Эрнана Гонсалеса должен был скрываться секрет куда более сумрачный и опасный.
Дорого бы я тогда отдал, чтобы предупредить об этом двух командовавших отрядом конкистадоров. Впрочем, был бы я членом их маленького войска, они бы обвинили меня точно так же, как и других сомневающихся, в распускании опасных слухов и высекли, чтобы другим было неповадно; а если бы я вздумал настаивать, могли и повесить.
Однако над отчаянно прорубавшими свой путь сквозь заросли испанцами всё явственней сгущалось что-то недоброе. Гнетущее предчувствие, охватившее меня, постепенно передавалось и командирам отряда, но у них не было карт Кюммерлинга и Всемирного атласа Академии Наук, чтобы разоблачить изменников. Они начали колебаться, когда уже зашли слишком далеко, когда, наверное, и нельзя было больше повернуть назад, и оставалось только, расчищая дорогу мачете, пробираться сквозь чащу навстречу своей судьбе.
«Что на следующий день во время ночлега на наш лагерь в темноте напали индейцы, и боролись яростно, не пугаясь даже залпов из аркебуз; и что троих солдат — Луиса Карбальо, Франсиско Самарано, и Франсиско Курро — сумели поразить насмерть, а ещё четверых ранить; и что кроме них мы не досчитались ещё двоих, Хуана Гарсию и Педро Велеса, которые пропали, вероятно, взятые в плен для жертвоприношения.
Что испанцы так же сражались доблестно, и убили не меньше двадцати индейцев, и нескольких взяли в плен, чтобы допросить. И что пленники не хотели говорить, и не понимали вопросов, которые им задавали наши проводники, а между собою шептались на наречии, нашим проводникам неизвестном. И что не стали отвечать даже под пытками, которые мы им учинили, после чего одного я заколол сам, а ещё двоих зарубили солдаты.
Что Луиса Карбальо, Франсиско Самарано и Франсиско Курро мы похоронили по христианскому обычаю, для чего вырыли могилы и над каждой установили крест, срубленный из растущих рядом деревьев.
Что раненые из нашего отряда в последующие дни не поправлялись, и с трудом переносили дорогу, и бредили. Что брат Хоакин, осмотревший их раны, сказал, что те поражены ядом, каким индейцы смазывают иногда наконечники своих стрел и копий; и сказал, чтобы мы молились об их спасении, потому что без чудесного вмешательства все они погибнут.
И что все в тот день молились об их выздоровлении, остановившись на привал. Но что молитвы наши услышали не были, и все четверо раненых скончались или в ту же ночь, или в последующую, и перед смертью кричали так, будто дьявол сам пришёл по их души.
Что из-за потери этой упали духом некоторые из нашего отряда, и снова заговорили о том, что поручение, которое мы должны выполнить, нас погубит. Но что и я, и Васко де Агилар, и брат Хоакин помнили о том, как важно было выполнить его для укрепления Святой церкви и для положения испанцев на Юкатане, и были уверены, что должны идти дальше.
Что когда я сидел у костра в один из дней, ко мне подошёл наш проводник Хуан Начи Коком и сказал, что мы вступили уже в те земли, о которых он мне говорил раньше, и что напавшие на нас индейцы охраняют вход в них. Что юкатекский язык они не понимают, поскольку пришли сотни лет назад из других земель, далеко с севера; и что про них говорят, будто те были охраной при дворце могущественных царей города Майяпан (Mayapan) триста лет назад, а после того, как цари были низвергнуты и казнены, город пал, и жители покинули его, воины с севера нашли себе новых хозяев, которым и остаются верны с тех пор.
Что хозяева их властвуют в запретных землях и по наши дни, даже десятилетия спустя после прихода испанцев, и что точного имени их не знают, но охраняющих эти земли людей с севера зовут также, как и раньше — «к’анулы», что означает «отборные воины», потому что по жестокости и отваге они не знают себе равных во всей стране майя».
Кюммерлинг, конечно, ни о каких запретных землях и охраняющих их секреты древних воинах даже и не подозревал. Но как раз в этом я скорее доверял ему, нежели Хуану Начи Кокому. Мне было совершенно ясно, что оба проводника сговорились, чтобы загубить испанцев. Нападение индейцев, будь они «к’анулами» или кем другим, было второй ловушкой, расставленной на пути экспедиции конкистадоров. Только в ночной стычке те потеряли девятерых человек; отряд таял на глазах, в нём теперь должно было оставаться немногим более двадцати членов, а цель путешествия, казалось, так и не стала ближе.