Ошарашенно застыв у открытого окна с видом на установленного в центре города лося, царь Приам со своей женой Гекубой с изумлением наблюдали, как в животе деревянного монумента вдруг открылись створки и по выскочившей из них веревочной лестнице на землю спустился их сын Гектор с деревянной прищепкой на носу. Вслед за великим троянским героем спустился малость пошатывавшийся из стороны в сторону Парис.
— Ну, греки, — сказал Гектор, снимая с носа прищепку. — Не ожидал…
И, придерживая норовившего свалиться на землю Париса, Гектор поволок слабого братца к ближайшему фонтану освежиться.
Затем внутри деревянного лося послышались звуки борьбы и матерная ругань. Монументальное изделие покачнулось, и из его чрева выпал, съехав по веревочной лестнице вниз, хитроумный Одиссей. Вслед за ним из лося появился царь Спарты Менелай с мечом.
— Убью! — ревел он, воинственно размахивая оружием.
— Ну не хватило прищепок, — кричал в ответ Одиссей, — ну просчитался я.
— Сволочь! — рычал Менелай, спрыгивая на землю, и герои смешно забегали вокруг фонтана, в котором блаженно отмокали Гектор с Парисом.
Затем из лося не спеша спустился Софоклюс и осторожно присел на каменную клумбу. На носу предусмотрительного историка красовалось сразу две прищепки.
“Наконец на десятый год осады Троя была взята, — быстро нацарапал он на новой дощечке. — Выбрались греки под покровом ночи из деревянного лося…”
— Э нет, так не годится, — сказал Софоклюс и исправил лося на коня.
“Выбрались греки под покровом ночи из деревянного коня, — написал историк, — разожгли костер и открыли ворота вражеского города, давая знак своим кораблям… Запылала Троя в огне. Клубы дыма поднялись высоко к небу. Оплакивали боги гибель великого города. По грандиозному зареву узнала вся Аттика, что пали стены великого Илиона, самого могучего города во всей Азии”.
— Да, именно так! — воскликнул довольный своей работой историк, лукаво поглядывая на Ахилла, спускавшегося по веревочной лестнице с бочонком вина на могучем плече.
Долина Асфодели представляла собой воистину неописуемое зрелище. Более романтичное место для свидания в царстве Аида было трудно себе вообразить. (Описываемые события происходят параллельно с “взятием” греками Трои. — Авт.}
Разноцветные тюльпаны, словно маленькие фонарики, светились, колыхаясь под едва ощутимым ветерком.
— Ух ты! — только и смог проговорить Фемистоклюс, пораженный удивительным зрелищем.
Посередине долины сидел Зевс собственной персоной в золотой, расшитой диковинными узорами накидке, целомудренно беседуя с некоей хрупкой девушкой.
Алкидий присмотрелся к девушке повнимательнее:
— Ба, да ведь это же Кассандра, дочь царя Трои Приама.
— Что? — не поверил Фемистоклюс. — Не может быть!
— Теперь понятно, почему ее предсказания всегда сбываются, — хмыкнул Алкидий. — Давай, приятель, расчехляй фотоаппаратис.
— Да погоди ты, — буркнул Фемистоклюс, — пусть хотя бы разденутся.
Но влюбленные, похоже, даже не собирались переходить от милой беседы к плотским утехам.
— О чем это они, интересно, воркуют? — Фемистоклюс пощипал рыжую бороденку. — Вот бы послушать.
— Давай подползем ближе, — предложил Алкидий, и греки осторожно, ползком двинулись вперед.
Но проклятые тюльпаны обнаружили очень неудобную особенность — они тихо звенели при всяком прикосновении к ним, поэтому друзьям приходилось ползти крайне медленно. Однако их усилия вскоре были вознаграждены.
Во-первых, Фемистоклюс с изумлением разглядел у Зевса на голове золотые бараньи рога, принятые им поначалу за модный головной убор. Во-вторых…
— Ой-ей, — прошептал он, — эта идиотка Гера еще не знает, что натворила.
— В чем дело? — удивился Алкидий.
— Ни в чем, — огрызнулся Фемистоклюс. — Немедленно сматываемся отсюда.
— А как же задание?
— К сатиру задание, делаем ноги.
— Но Гера?
— Гера? — кисло усмехнувшись, переспросил Фемистоклюс. — Гере осталось жить от силы сутки.
Неожиданно черная коробочка на поясе у Зевса мелодично запела.
— Извини, — громко сказал Тучегонитель улыбнувшейся Кассандре, снимая устройство связи с пояса.
— Да? Зевс слушает. Как? Уже? Сейчас буду. Это Гермес, — пояснил Громовержец девушке, пряча мобилу. — Извини, кисуня, мне нужно уйти. Эти идиоты греки, похоже, действительно собрались взять Трою.
— Я понимаю, — мелодично ответила девушка. — Я подожду.
— Может, телепортировать тебя домой?
— Нет, лучше на Кипр, — попросила Кассандра. — Навещу старую подругу.
Зевс кивнул:
— Без проблем, милая.
И они исчезли.
— Бежим! — закричал Фемистоклюс, вскакивая на ноги.
— Но зачем? — Алкидий непонимающе уставился на друга.
— Затем, — зло бросил Фемистоклюс, — что, если там наверху, не дай Крон, начнется м-м… заварушка между олимпийцами, тут все к сатировой матери рухнет.
— Ты думаешь?
— Ну конечно.
Греки проворно бросились к Стиксу.
Но Харона, вернее Феода, на берегу не оказалось. Лодка была на месте, а вот паромщика, увы, нигде не было видно.
— Полный бардак, — злобно ругался Фемистоклюс, — даже здесь.
Из темноты внезапно выскочил испуганный бородатый коротышка, в котором греки с удивлением узнали виденного давеча в подземном царстве Сизифа.
— Ребята, — чуть не плача взмолился он, — вы не видели мой камень, он, случайно, мимо вас не пробегал?
Друзья тревожно переглянулись. Бегающий камень — это уже слишком даже для сумасшедших владений Аида, страдавшего, по слухам, приступами помрачения рассудка. Фемистоклюс отрицательно покачал головой.
— С ума сойти! — закричал Сизиф. — Да Аид с меня три шкуры спустит.
После чего, громко топоча, скрылся во тьме.
— Бардак, — согласился Алкидий, неуклюже забираясь в лодку.
Лодка предательски закачалась.
— Эй, ты там, осторожней, — сказал Фемистоклюс, — в речку упадешь — и с концами, никто тебя вытаскивать не захочет.
— Я сам не захочу себя вытаскивать, — заворчал Алкидий, провожая взглядом меланхолично плывущее мимо дерьмо. — Видал, не тонет.
— Конечно, — хохотнул Фемистоклюс. — А вот брось в речку что-нибудь хорошее — монету там, вовек не найдешь. Давай бери шест.
Алкидий взглянул на шест:
— Сам его бери.