— Второе правдоподобнее первого, — сказал Одиссей, указывая на громадные следы у входа в пещеру: один от обуви, другой — от голой пятки.
— Ага! — радостно закричал Аякс, потрясая копьем. — Наконец-то нашелся в Аттике достойный меня противник.
— Не обольщайся, — осадил друга Одиссей. — Все великаны умственно отсталые, это общеизвестно. Вследствие своей умственной отсталости они добрые, а все беды в Греции только от коротышек. Вот они — это да, злобные, что те клещи, поскольку у них развит комплекс неполноценности, оттого к власти и рвутся.
— Интересно, — сказал Агамемнон, — на кого это ты намекаешь? (Кстати, рост Агамемнона метр шестьдесят. — Авт.)
— Имеющий мозги да поймет, — загадочно добавил Одиссей. — О, смотрите, козы.
И действительно, в дальнем углу пещеры имелся вольер с мелким рогатым скотом.
— Вот так удача, — хмыкнул Агамемнон, плотоядно поглаживая себя по животу, — а я было с шашлычком распрощался.
Радости греков не было предела, когда они обнаружили, ко всему прочему, запасы козьего сыра и здоровую амфору превосходного вина.
— Братья, закатим пир! — утробно взревел Аякс, и герои тут же освежевали двух упитанных коз. (Боже, какие идиоты!!! — Авт.)
Развели костер. Нанизали мясо на вертел, сделанный из копья Аякса.
По пещере медленно поплыл восхитительный… то есть, тьфу ты, отвратительный запах жареной козлятины. Агамемнон с видом бывалого гурмана обильно поливал мясо вином и посыпал специями, всегда припрятанными у него для подобных случаев в мешочке на поясе.
Но хитроумный правитель Итаки, несмотря на царившее среди друзей веселье, не забыл о своей главной задаче.
Оставив греков пировать у входа в пещеру, он вернулся в жилище неведомого гиганта, дабы с помощью божественного устройства выяснить, за каким сатиром оно привело их на этот остров.
Но все объяснялось довольно просто — чудо-прибор запеленговал очередное изобретение Гефеста.
Это был небольшой (для владельца пещеры) ящичек со съемными круглыми дисками, по которым ездила подвижная тонкая головка, сделанная из вовсе уж невиданного материала с вкраплениями бронзы.
Одиссей нажал ногой первый попавшийся плоский рычаг с нарисованной поющей птичкой. Непонятное устройство тут же ожило, наполнив пещеру странной музыкой с преобладанием ударных инструментов и разнообразных флейт.
Пожав плечами, царь Итаки нажал плоский рычаг повторно, и музыка прекратилась.
В пещеру вбежали встревоженные Гектор с Агамемноном.
— Эй, ты чего? — испуганно спросили они. — Нас чуть Танат не хватил. Парис от страха на скалу залез и теперь орет, как ненормальный, чтобы его оттуда сняли.
Одиссей выскочил наружу. Парис действительно сидел на скале над пещерой с круглыми от ужаса глазами и слушал гневные проклятия бегавшего вокруг костра Аякса.
— Он что, туда на крыльях взлетел? — ошарашенно спросил Одиссей.
Греки недоуменно развели руками.
— Мы в этот момент отвернулись, — виновато объяснил Гектор, — а он — фить, и уже наверху.
— Тартар вас всех побери! — Царь Итаки потряс кулаками. — На минуту вас ведь только оставил, сами теперь его оттуда снимайте.
И, сплюнув в сторону, Одиссей демонстративно вернулся в пещеру…
Что-то ему все это время не давало покоя. Что-то он в этой пещере увидел. Увидел мельком нечто очень важное, отложившееся на краю сознания.
— Так… — Одиссей остановился точно посередине пещеры, внимательно обведя ее взглядом.
Так и есть.
На колченогой тумбочке у кровати, рядом с бронзовым подфакельником стояла деревянная гравюра, изображавшая молодую улыбающуюся женщину невиданной красоты.
— Афина, нет, Афродита, — вслух произнес Одиссей, перебирая в памяти симпатичные мордашки и с каждой секундой все больше и больше понимая, что женщина на картине очень похожа на его покойную мать Антиклею.
“Но этого просто не может быть”, — спокойно подумал царь Итаки и поставил в этом неразрешимом вопросе жирную точку, решив, что сходство женщины на портрете с его матерью случайно. (Наивный человек! — Авт.)
А вот картина с изображением Лаэрта над ночным горшком великана никаких сомнений у Одиссея не вызвала, повергнув его в суеверный шок.
На картине ДЕЙСТВИТЕЛЬНО был изображен ЕГО ОТЕЦ.
Одиссей медленно, словно сомнамбула, подошел ближе.
Вблизи портрет его отца оказался весь искромсан прямоугольными дырочками, а в центре картины торчала рукоять ушедшего до половины в каменную стену ножа.
Спасительный для психики ответ пришел в голову Одиссея сам собой.
Все сразу встало на свои места.
— Понятно. — Царь Итаки с облегчением вздохнул. — Шуточки известного хохмача Диониса. Ну, я тебе это припомню!
Неизвестно, какие еще угрозы последовали бы в адрес бога вина, слетев с уст взбешенного Одиссея, но тут пещера содрогнулась от чьих-то могучих шагов.
Чьих-то, гм…
Не будем мудрствовать лукаво, а скажем прямо: в пещеру возвращался великан.
Агамемнон, Аякс, Гектор и Парис были тут как тут.
— Одиссей, — истошно заорали они, — караул…
— Парис? — Царь Итаки обалдело вытаращился на бледного юношу, словно именно он и был чудовищным великаном. — Но как ты спустился со скалы?
— Как хозяина пещеры вдалеке увидал, — ответил за юношу Агамемнон, — так вниз кубарем и скатился. Там, оказывается, на камне выступы в виде ступеней были.
Возвращавшийся домой с прогулки великан громко икал, и Одиссей понял: путь назад отрезан.
— Быстро в вольер, — громко скомандовал царь Итаки.
— К козам? — испуганно спросили герои.
— К баранам, — злобно прорычал Одиссей, бросаясь в угол пещеры.
Бараны недовольно заблеяли, так как тусовка у них была довольно узкая, но греки пинками разогнали животных, спрятавшись между ними.
— О-о-о-о, — жалобно взревел великан, когда наступил голой пяткой на дотлевающий у входа в пещеру костер.
К слову сказать, циклоп ходил искать свою потерявшуюся сандалию.
Каким образом, спросите вы, он ее потерял?
Да ночью коты местные под пещерой уж больно громко песни любовные ревели, в них-то своей правой сандалией великан и запустил. Но переусердствовал малость, забросив сандалию далеко к морю.
В расстроенных чувствах невыспавшийся циклоп в одной левой сандалии зашел в пещеру.
Греки, замершие среди меланхолично жевавших травку баранов, молча ужаснулись.
Великан был просто чудовищен.
В смысле размеров он был чудовищных, а так мужик себе как мужик. Только глаз правый, словно у морского пирата, черной полоской был перевязан. Встреть такого нормальных стандартных размеров где-нибудь на Родосе, и вовсе он не будет казаться тебе чудовищным. Даже можно сказать наоборот, он покажется обаятельным, и грех будет не угостить этого симпатягу вином, дабы послушать удивительные истории о его пиратских рейдах у берегов Лесбоса либо Гоморры.