Она хотела только одного — танцевать, и надеялась, что сумеет этим обеспечить и себя, и бабушку с Федором. Если она выйдет замуж за нелюбимого, то потеряет к себе всякое уважение. Нет, лучше работать день и ночь, делать все, что угодно.
— Ну, хорошо, хорошо, только не плачь. — Евгения Петровна, думая о жестокости судьбы, сама готова была разрыдаться. Быть может, Зоя и права… Конечно, князь Марковский слишком стар для ее внучки, но зато он принадлежит к их кругу, а это очень важно…
Что ж поделать: даст бог, появятся другие женихи, помоложе… Зоя сама встретит и полюбит достойного и порядочного человека. Даст бог… Только на него и на эту счастливую встречу и оставалось ей уповать. Правда, было еще немного драгоценностей, спрятанных под матрацем их кровати, — кучка бриллиантов и изумрудов, длинная нитка великолепного жемчуга и пасхальное яйцо, подарок императрицы… Нет, не о таком будущем для своей внучки мечтала она. — Довольно плакать! Вытри слезы и пойдем погуляем.
— Не пойду. — Зоя глубже зарылась лицом в подушку. — Он наверняка ждет нас внизу…
— Что за глупости! — Евгения Петровна улыбнулась: Зоя, в сущности, оставалась ребенком, хоть и стремительно повзрослела за эти два месяца. — Не станет человек с такими безупречными манерами околачиваться у твоего подъезда.
Зоя перевернулась на спину: она была поразительно красива сейчас.
— Простите меня, бабушка… Я не хотела вас огорчать… А о себе и о вас, и о Федоре позабочусь я.
— Я не хочу, чтобы ты работала на нас, дитя мое.
Все должно быть иначе: должен появиться человек, который будет опекать и оберегать тебя.
— Сейчас не то время, все переменилось, бабушка. — Зоя приподнялась на кровати и застенчиво улыбнулась. — А может быть, я стану великой балериной!
— Можно и впрямь подумать, что тебе нравится скакать по сцене.
— Я обожаю балет, бабушка!
— Знаю, знаю! И ты талантливая у меня. Но нельзя же всю жизнь только танцевать. Да, сейчас тебе приходится этим заниматься. Но наступит день, и все опять переменится. — В ее голосе звучало не столько обещание, сколько надежда, и Зоя, вскочив с кровати, подумала вдруг, что не хочет, чтобы надежда эта сбылась. Она любила балет сильней, чем думала и могла понять бабушка, и танцевала не только ради куска хлеба.
Они вышли из дому и медленно пошли к Пале-Роялю, разглядывая лавочки, примостившиеся под его арками. Зоя невольно ощутила душевный трепет.
Париж был прекрасен, парижане ей нравились. Жизнь не так ужасна. Она чувствовала себя юной и счастливой — слишком юной, чтобы тратить время, принимая ухаживания князя Марковского.
Весь июнь Зоя танцевала в дягилевском балете и была так увлечена своей работой, что даже не знала о творящихся в мире событиях. И вход в Париж американских войск под командованием генерала Першинга был для нее полной неожиданностью. Колонна американцев строем прошла к площади Согласия. Париж сошел с ума от восторга: люди кричали, размахивали руками, засыпали солдат цветами с криками «Vive 1'Amerique!» [2] . Зоя с трудом пробралась сквозь толчею домой и стала рассказывать бабушке об увиденном:
— ..Их тысячи, тысячи!..
— Тогда, может быть, они смогут завершить войну поскорее, — отвечала та. Евгения Петровна, измученная ночными бомбежками, лелеяла тайную надежду, что скорое окончание войны изменит положение в России и они смогут вернуться на родину. Впрочем, надежду эту разделяли с нею очень немногие.
— Хотите — пойдем посмотрим? — сияя глазами, спросила Зоя.
Ликование парижан и вид молодцеватых, краснощеких, крепких солдат в хаки радовали ее и вселяли уверенность в будущем, хотя бабушка только скептически покачивала головой.
— Знаешь, дитя мое, я не люблю солдат на улицах. — Воспоминания о петроградском феврале были еще свежи. — Держись от них подальше, а лучше вообще сиди дома. Настроение толпы может измениться в минуту: сейчас ликуют, а потом идут убивать.
Но, судя по всему, она ошибалась. Все были счастливы, а в театре даже отменили репетиции. Впервые за месяц у Зои выдалось свободное время: она могла поспать подольше, остаться в постели с книгой, погулять, посидеть у камина… Вечером она написала Мари очередное письмо, рассказывая о вступлении в Париж генерала Першинга и о своих успехах на сцене. Ей было о чем написать, хотя об ухаживании князя Марковского она даже не упомянула, зная, что подругу обескуражит посредничество бабушки. Но теперь все это было в прошлом: князь понял, что ему отказано, и, хотя по-прежнему привозил Евгении Петровне свежий хлеб, Зою больше не караулил возле театра.
Зоя водила пером по бумаге, а Сава, мирно посапывая, спала у нее на коленях. «…Она — вылитый Джой, и, когда она вбегает в комнату, я сразу же вспоминаю Царское и тот день, когда ты мне ее подарила. Впрочем, никакие напоминания мне не нужны — я и так не забываю тебя ни на минуту. Мне так дико, что мы в Париже, а ты — дома, и этим летом мы не поедем вместе в Ливадию. Та смешная фотография всегда лежит у моего изголовья».
Зоя неизменно смотрела на нее, перед тем как заснуть. Она бережно хранила и фотографию Ольги с наследником на коленях — Алексею было тогда года три-четыре, — и снимок Николая и Александры. Неделю назад она получила отправленное доктором Боткиным письмо от Мари: та писала, что у них все обстоит благополучно, их по-прежнему держат под домашним арестом, но в сентябре обещают отправить в Ливадию, сама она давно поправилась и просит прощения за то, что заразила Зою корью… Читая, Зоя улыбалась сквозь слезы.
В тот день должен был состояться спектакль «Петрушка» для генерала Першинга и его штаба, и Зою срочно вызвали в театр. Бабушку, как и следовало ожидать, эта новость не очень обрадовала: танцевать перед солдатней — это уже предел падения. Но, наученная горьким опытом, она даже не стала отговаривать внучку.
— Я хочу, чтобы Федор сегодня встретил тебя после театра, — сказала Евгения Петровна.
— Какие глупости, бабушка, со мной ничего не случится. Американские генералы ничем не отличаются от русских. Они достаточно благовоспитанны, чтобы не лезть на сцену и не хватать балерин в охапку, — сказала Зоя. В этот вечер заглавную партию танцевал Нижинский, и она сама не верила своему счастью: оказаться партнершей великого артиста — об этом можно было только мечтать. — Все будет хорошо, обещаю вам.
— Одну я тебя не пущу. Или Федор, или князь Владимир — выбирай. — Она-то отлично знала, кого выберет себе в провожатые Зоя, и в глубине души жалела, что не проявила в том памятном разговоре должной настойчивости. Впрочем, князь действительно не подходил Зое по возрасту.
— Ну, хорошо. Я пойду с Федором. Воображаю, как он будет томиться за кулисами от скуки.