Она наткнулась на нее на лотке букиниста на Кэд'Орсе: книга была по-французски, и она подумала, что Антуану она понравится. Он и в самом деле обрадовался, хотя, конечно, не так, как она духам.
Евгения Петровна, забрав свои подарки, неслышно удалилась к себе и тихо прикрыла за собой дверь, мысленно пожелав квартиранту удачи: хоть бы Зоя оказалась благоразумна и не отвергла его!..
— Антуан, как вам не совестно? Вы, наверно, истратили на нас все, что у вас было, — сказала Зоя, поправляя длинной кочергой дрова в камине. — Это безрассудно, но ужасно мило с вашей стороны. Я вам так благодарна… Буду хранить ваш подарок для самых торжественных случаев. — Она уже решила, что надушится только через две недели, на Рождество, а до тех пор даже не откроет флакончик.
Антуан сел рядом с нею и глубоко вздохнул, стараясь унять свое волнение: еще никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, подле этой девушки, которая была на тринадцать лет младше его. Никогда — даже под Верденом.
— Зоя, я хотел поговорить с вами… — начал он, чувствуя, как ладони его стали влажными.
Она взглянула на него с удивлением:
— О чем же?
— О том… — Сердце его колотилось. — О том, что я… я люблю вас. — Последние слова он произнес еле слышно.
— Что? — переспросила Зоя, думая, что ослышалась.
— Я люблю вас, люблю с того дня, как поселился здесь. Мне казалось, вы замечаете это…
— Что я должна была заметить? — Зоя была и изумлена и раздосадована. Он все испортил! После его дурацкого признания она не сможет относиться к нему как прежде, их добрым отношениям конец. — Да ведь вы же меня совсем не знаете!
— Мы с вами прожили под одной крышей целых два месяца, это большой срок… И если вы ответите согласием, ничего не изменится, мы будем жить как жили, просто вы переберетесь ко мне в комнату.
— Какая прелесть! — Зоя прошлась из угла в угол. — Просто переберусь к вам в комнату, а в остальном — все по-прежнему… Да как вам в голову могло прийти подобное?! Мы живем впроголодь, ни у вас, ни у меня ни гроша за душой, а вы вознамерились жениться!
С какой стати?! Я не люблю вас, не знаю вас… Вы меня не знаете… Мы с вами чужие друг другу люди, Антуан!
— Но почему же? Мы друзья… Многие удачные браки начинались с этого…
— Я в это не верю. Я хочу любить того, за кого выйду замуж, понимаете? Любить! Любить до безумия, до полного самозабвения!.. Я хочу, чтобы это было возвышенно и романтично.
Она почти кричала, хотя видела, что лицо Антуана выражает глубокую печаль, но остановиться уже не могла, да и обращены были эти слова не столько к нему, сколько к жестокой и несправедливой судьбе, которая свела ее с этим человеком, подарившим ей ее любимые духи.
— А вот ваша бабушка считает, что мы можем быть счастливы вместе… — пробормотал в растерянности Антуан. Этого говорить не следовало: Зою точно подкинуло в воздух от слепой ярости.
— Вот и женитесь на моей бабушке! А я вообще не желаю выходить замуж! По крайней мере сейчас, когда вокруг царят голод, холод, смерть! Все бьются в жестокой нужде, все несчастны и больны, а вы в подобных обстоятельствах решили вкусить радостей супружества! Отличное начало, нечего сказать!
— Все это значит только одно: вы меня не любите, — произнес Антуан спокойно, всем своим видом показывая, что готов снести и это. Неожиданно его спокойствие подействовало на Зою отрезвляюще: она села рядом и взяла его за руку.
— Нет, Антуан, не люблю. Но вы мне очень симпатичны, я думала, мы стали настоящими друзьями, и никогда даже не подозревала, что… Вы ведь никогда не заводили об этом речь, я и не догадывалась… — Глаза ее наполнились слезами.
— Я не осмеливался, Зоя… Но, может быть, вы все же обдумаете мое предложение и дадите ответ потом?
Но она печально покачала головой:
— Нет, я не могу. Это будет нечестно по отношению и к вам, и ко мне. Мы оба заслуживаем иной участи. — Она обвела взглядом убогую комнатку и вновь взглянула ему в глаза:
— Если бы мы любили друг друга, все это не имело бы никакого значения. А так — имеет.
Я не могу быть вашей женой, Антуан, я вас не люблю.
— Но можно ведь попробовать… — Странно было слышать эту детскую интонацию в устах человека, так жестоко битого жизнью.
— Нет, нельзя, извините меня. — И Зоя, оставив на столе шарф, перчатки и флакончик, ушла в свою комнату, без стука притворив за собой дверь.
Антуан огляделся по сторонам и тоже ушел к себе, выключив предварительно свет в гостиной. Может быть, она передумает, может быть, Евгения Петровна сумеет уговорить ее… Она ведь на его стороне… Но в глубине души он сознавал, что его удел — не любовь, а безнадежное отчаяние.
Войдя в спальню, Зоя подошла к окну и, глядя в сад, принялась раздеваться. Графиня, не видя с кровати ее лица, почувствовала, что она беззвучно плачет, но, когда внучка обернулась к ней, глаза ее сухо блестели от негодования.
— Зачем вы это затеяли, бабушка? Зачем вы его ободряли? Это жестоко с вашей стороны. — Вспомнив страдальческие глаза квартиранта, она ужаснулась. Но выйти за него из жалости было бы еще ужасней. Она ведь тоже живой человек… А сердцу, как известно, не прикажешь.
— Это не жестоко, а разумно. Ты должна выйти замуж, Антуан по крайней мере берег бы тебя, заботился о тебе. Он не проходимец, и он любит тебя.
— Но я-то его не люблю!
— В твоем возрасте девушки сами не знают, чего хотят.
Евгения Петровна опасалась, что внучка продолжает вздыхать по американцу, который был вдвое старше ее и с ноября не подавал о себе вестей.
— Я знаю, что хочу выйти замуж за того, кого полюблю. Неужели это надо объяснять? — Со слезами на глазах она уселась на единственный стул, взяв на колени Саву.
— В наших с тобой бедственных обстоятельствах одной любви мало. Будь благоразумна, Зоя. Я уже стара, здоровье мое ухудшается с каждым часом. Мне недолго осталось. А что будет с тобой? Чем ты будешь заниматься? Танцевать в балете? Ждать в одиночестве старости, когда ноги перестанут гнуться? Выбрось дурь из головы, пока не поздно! Скажи ему «да» и заставь себя полюбить его!
— Как вы можете так говорить!
— Могу, представь себе. Могу, ибо прожила жизнь и знаю, когда надо сражаться, когда — сдаваться, а когда накинуть на чувства узду. Неужели ты думаешь, я не хотела бы, чтобы ты вышла за прекрасного принца и жила с ним во дворце на Фонтанке? Но принцы подались в таксисты, и нет больше ни Фонтанки, ни России. Что у нас есть, Зоя, то и есть, и больше уже, боюсь, не будет ничего. Надо смириться. Я не хочу оставлять тебя одну, без защиты…
— Но я же не люблю его!