В то время светскую хронику вела Эльза Максвелл, и, когда Зое попадались газеты, она читала в «Никербокере» истории о людях, которых знала, когда была замужем за Клейтоном. Сейчас все эти истории казались ей чем-то фантастическим, абсолютно нереальным. Эльза писала о финансовом крахе, самоубийствах, свадьбах, разводах, и Зоя радовалась, что ее имя не мелькает в газетах. Она прочла также о смерти Анны Павловой от плеврита в Гааге. А в мае она повела детей на открытие Эмпайр-стейт-билдинг. Шел 1931 год, стоял прекрасный майский день. Николай с удивлением смотрел на внушительную конструкцию.
Поднявшись на лифте, они постояли на обзорной площадке на сто втором этаже, и даже у Зои возникло ощущение полета. Это был самый счастливый день в их безотрадной жизни, и, возвращаясь домой, они радостно вдыхали свежий весенний воздух, а Саша бежала впереди, смеясь и играя. Ей уже исполнилось шесть лет, у нее была красивая головка, обрамленная рыже-золотистыми кудрями, — вылитая Клейтон.
На улицах продавали яблоки, и продавщицы искренне восхищались двумя красивыми детьми. В августе Николаю должно было исполниться десять лет, а в июне на город обрушилась невероятная жара. Второго июля был зафиксирован самый жаркий день за всю историю Нью-Йорка. Дети еще не спали, когда Зоя уходила на работу в белом льняном платье в цветочек. Николай знал, что она работает, но до сих пор не понимал где, — впрочем, значения это не имело.
Она оставила им кувшин лимонада и напомнила Николаю, чтобы тот следил за Сашей. Окна были широко раскрыты, иначе бы в тесной квартирке совсем нечем было дышать.
— Не разрешай ей сидеть на подоконнике, — предупредила Зоя и полюбовалась, как Николай повел девочку с золотистыми волосами в спальню. Она шла босиком, в одной ночной рубашке и в этот момент была похожа на ангела.
— Вы будете хорошо себя вести? — спросила Зоя, как всегда, когда уходила; она не любила оставлять детей одних, на этот же раз по дороге в театр ее томило какое-то тяжелое предчувствие. Зоя еле шла — такая стояла жара; даже вечером асфальт плавился у нее под ногами, а дырки на подошвах ее туфель усугубляли это неприятное ощущение. Иногда она с ужасом думала о том, чем же все это кончится, как они проживут и как долго она будет скакать по сцене в плюмаже и горжетке из перьев.
— Зрителей в тот вечер из-за жары было мало. Все, кто мог, уехали в Ньюпорт или на Лонг-Айленд, остальные изнывали от жары возле окон или сидя на крыльце. Подходя к дому, Зоя не чуяла под собой ног от усталости, но тут вдруг услышала издали пронзительные звуки сирен, а в следующий момент почувствовала едкий запах дыма и страшно испугалась, увидев пожарные машины, — казалось, горит весь квартал. Объятая ужасом, она побежала, а когда увидела пожарные машины возле своего дома, будто ледяная рука сдавила ей горло.
— Нет!.. Нет!.. — кричала она, пробираясь через толпу, стоявшую на улице и глазевшую на три здания, охваченные пламенем. Дым ел глаза, и она закашлялась, пробираясь вперед, но у дверей дома ее остановил пожарный.
— Сюда нельзя!.. — Пожарные перекрикивались в дыму. Лопались стекла, осколок порезал ей руку, и капли крови попали на белое платье, а какой-то человек с силой оттолкнул ее назад:
— Я же сказал, что туда нельзя!
— Мои дети! — задохнулась она. — Мои маленькие дети… — Она боролась с пожарным с такой силой, о какой даже не подозревала, и в какой-то момент вырвалась, но он в последнее мгновение снова схватил ее. — Дайте мне пройти! — Соседи смотрели с безмолвным ужасом, как она истошно кричит, дерется, вырывается. — Там мои дети… о боже… пожалуйста… — Она нервно всхлипывала, задыхаясь от дыма, который обжигал ей глаза и горло… Пожарные уже вынесли нескольких старух и парня, который лежал на тротуаре без сознания, и двое пожарных пытались привести его в чувство.
— Эй, Джо! — позвал пожарный одного из своих подчиненных, а затем быстро повернулся к Зое:
— Где они? В какой квартире?
— На последнем этаже… мальчик и девочка… — Она закашлялась от дыма, она уже видела, что пожарные лестницы достают только до третьего этажа. — Позвольте мне пройти… пожалуйста… пожалуйста… — Она упала перед ним на колени, и двое пожарных снова вбежали в здание; минуты тянулись бесконечно…
Зоя смотрела на дом, сознавая, что, если дети погибли, ее жизнь кончится. У нее, кроме них, больше ведь никого на свете не было, она заботилась только о них, жила только ради них. Пожарные все не выходили, и в дом побежали еще трое с топорами. Тут раздался грохот, здание рухнуло, в небо взвился сноп искр, крыша провалилась. Глядя на все это, Зоя едва не лишилась чувств. Ее глаза наполнились ужасом, внезапно она рванулась вперед, готовая найти детей или умереть вместе с ними. Она проскочила мимо пожарных, вбежала в вестибюль, но в этот момент в густом дыму, еще не веря своему счастью, она увидела бегущих ей навстречу пожарных. Двое несли кого-то, и сквозь шум пожара она услышала детский крик и увидела, что это кричит Николай и машет ей руками, а третий пожарный подхватил ее на руки, как ребенка, после чего все трое буквально в последний момент выскочили из здания — огонь уже настигал их. Едва они выбежали на улицу, как раздался оглушительный грохот; казалось, рухнуло все здание. Они бежали, а за ними стеной надвигалось пламя. Николай прижимался к ней, кашляя и всхлипывая, а Зоя снова и снова целовала его. Вдруг она заметила, что Саша без сознания. Мать со стоном опустилась на колени рядом с ребенком, стала звать ее, пожарный тоже прилагал все силы, чтобы привести девочку в чувство; наконец Саша едва заметно пошевелилась, заплакала, и Зоя легла рядом с ней и, плача, прижала ее к себе и погладила ее кудри.
— Моя девочка… моя девочка… — Ей подумалось вдруг, что это было наказанием за то, что она каждый вечер оставляла их одних. Сейчас она размышляла только о том, что было бы, приди она домой позже и… нет, лучше об этом не думать… Посреди всеобщей суматохи она сидела на тротуаре, крепко прижимая к себе детей, глядя на горящее здание, и они, все трое, плакали, глядя, как все, что у них было, сгорает в огне.
— Главное, что вы живы, — твердила она снова и снова, вспоминая ту ночь, когда ее мать погибла на Фонтанке в пламени пожара.
Пожарные трудились до рассвета, предупредив, что еще несколько дней нельзя будет входить в здание. Придется покамест найти другое место для жилья, прежде чем они смогут проникнуть внутрь и поискать среди развалин остатки имущества. Зоя вспомнила фотографии Клейтона… все те памятные безделушки, которые она так бережно хранила… фотографии ее родителей, бабушек и дедушек, царя… она вспомнила о царском пасхальном яйце, которое так берегла, чтобы на худой конец продать его, но сейчас ее это уже не волновало. Главное, что Николай и Саша уцелели.
И тут она вдруг вспомнила о Саве. Собачка, которую она привезла с собой из Санкт-Петербурга, наверняка погибла в огне.
— Я не мог вытащить ее, мама… она спряталась под диван, когда пришли пожарные, — всхлипнул Ники. — Я так хотел забрать ее, мама… но они меня не пустили…