Подозрительно оглядываясь по сторонам и медленно поводя стволами автоматов, «крестоносцы» подались вперёд.
Журналисту как-то сразу не понравился этот странный туннель. Что-то в нём было не так. А что именно, ни он, ни Опрокидин, тоже заметно поёживающийся, причём явно не от холода, объяснить не могли.
Эти поросшие даже не зелёным или чёрным, а каким-то голубоватым мхом кирпичи и бетонные плиты с торчавшими то здесь, то там ржавыми арматуринами источали враждебность, щерясь на людей выбоинами и сколами.
Прямо как крысы.
Тьфу, не любил Степан этих тварей. И не понимал тех придурков, которые заводили себе жутковатых грызунов в качестве домашних питомцев. Вон, в Интернете куча специальных сайтов, дающих советы по уходу за «милыми зверушками». Делом бы лучше занялись, а не дурью маялись.
Как говорится в одной русской пословице, не буди лихо, пока оно тихо. Стоило только подумать о хвостатых тварях, как они невесть откуда свалились им с батюшкой на головы. Причём в буквальном, а не переносном смысле.
В своде тоннеля обнаружился то ли колодец, то ли просто какое-то сливное отверстие, из которого выпрыгнули с десяток огромных, в полтора локтя длиной, зверюг, хищно поблескивающих глазами-бусинами и противно скалящихся и шипящих.
— Бля!… — вскрикнул Чадов, в ужасе стряхивая с себя визжащие мохнатые клубки. — Стреляйте, отче!
И первым открыл огонь по грызунам, даже особо не целясь.
Уши заложило от грохота выстрелов и от дикого крика поражаемых тварей. Они летели в разные стороны, точно бильярдные шары. Натыкаясь друг на друга и тут же отлетая. Иные, правда, почувствовав запах и вкус крови, забывали о родстве и тут же принимались за трапезу, закусывая плотью сородичей.
Смотреть на это было жутко и омерзительно. Но куда деться? Закрыть глаза? А как тогда стрелять?
Степан нажимал на спусковой крючок до тех пор, пока в автомате сухо не защёлкало, сообщая о том, что патроны закончились. Расстрелял всю обойму и Опрокидин, потому как и с его стороны стрельба прекратилась.
— Да воскреснет Бог, и расточатся враги его! — воскликнул батюшка, размашисто крестясь. — Слава Всевышнему!
— Воистину, — выдохнул Степан. Креститься не было сил. Да и вообще…
— Конец! — прохрипел священник. — Кажется, отбились…
— Не может быть! — не поверил Чадов, вытирая со лба холодный пот.
Посветил фонариком.
Точно.
Среди серо-буро-кровавого месива, устилавшего землю вокруг них, не было никакого шевеления. Ну, ладно, они пристрелили пару-тройку десятков. И такое могло быть. Здесь, в закрытом помещении да при такой кучности нападавших, одной пулей можно было сразу нескольких тварей укокошить. (Даже странно, как это напарники друг друга не ранили, ведь рикошет и всё такое…) Но остальные? Неужели пали жертвой зубов собратьев?
Ну, не до лишних размышлений сейчас. Надо дальше двигать.
— Вперёд! — скомандовал Опрокидин, перезаряжая пистолет.
Благо, запасные обоймы имелись. Золотое правило человека с пистолетом: не имей сто рублей, но запаску всегда имей!
Так они прошли сотню или другую шагов. Степан сначала считал их, но потом сбился и перестал. Тем более что коридор петлял, то и дело являя их глазам всё новые и новые боковые ответвления.
Странно, однако здесь даже спустя столько лет после катастрофы продолжали гореть лампочки, освещая всё вокруг таинственным тревожным светом. Как они не перегорают? Или это тоже своего рода аномалия, порождённая Зоной, — вечно горящие лампы подземелья «Агропрома»?
— А вы не растерялись, батюшка, — ехидно заметил журналист. — Вон как лихо по крысам шмаляли. Как же ваше утверждение, что все обитатели Зоны твари Божьи, что их любить и понимать нужно?
Святой отец возмущённо хмыкнул.
— Скажи спасибо, что я не буддист или джайнист какой! А то бы вспомнил о благом ненасилии, да и скормил тебя этим мерзким животинам за длинный язык. Не всё следует понимать буквально. Есть действительно Господни творения, а есть те, которые породил сон разума или диавол. В принципе вся эта Зона не что иное, как порождение заснувшего человеческого разума, забывшего о Создателе своём… О-хо-хо, грехи наши тяжкие. Когда же за ум наконец возьмёмся, хозяева природы?
Чадов решился задать остро саднивший его вопрос.
— Скажите, отец Иоанн, — губы журналиста пересохли от волнения, — а вы успели рассмотреть… Его? Ну, всадника этого?…
Опрокидин по своей привычке сперва долго не отвечал.
— Разглядел, как же, — нарушил наконец молчание.
— И как?… Что вы о нём думаете? Кто это или что? И какова его природа?…
— Слишком много вопросов. И, боюсь, ни на один из них я пока не смогу дать вразумительного ответа…
— Ну а во внешности его ничего особенного вам не показалось?…
— Ликом бледен и прекрасен, — вздохнул священник. — Не то что его меринок. Вот это образина так образина! Прости Господи!
Сплюнул себе под ноги и перекрестился.
— А не напомнил вам этот самый лик кого-то другого, знакомого? — продолжал настаивать Плясун.
— Кого бы? — нахмурившись, не понял святой отец.
— Ну, меня, например, — бухнул прямо в лоб Чадов.
— Окстись, чадо неразумное! — рявкнул на него батюшка. — Ишь, вознёсся как! Сам диавол на него должен ликом походить! Не вышел рожей-то! Сие ангел падший был, а ты кто? Смиряй себя молитвой и постом, и сны твои видений лёгких будут исполнены.
— Хорошо сказано! — повеселел журналист.
— Не мною, — скромно потупился собеседник. — Александром Сергеевичем. Цитата.
— Ага, да, Пушкин, — припомнил филолог. — «Борис Годунов», кажется.
— Точно.
От слов пастыря немного отлегло на сердце. Но потом вдруг перед глазами отчётливо встал бледный двойник. Ведь согласно приметам, увидавшим его вскорости предстоит распрощаться с этим светом.
При воспоминании о жутком призраке Степан едва не нажал на спусковой крючок. Страх жёлто-красным туманом заволок глаза.
Может быть, потому он сразу и не заметил, как внезапно куда-то запропастился Опрокидин.
Просто почувствовал, что под ногами нет тверди, и стал как вкопанный на месте.
Что за чертовщина?
Направил луч фонаря на пол и присвистнул.
Дальнейший путь перегородила большущая яма. Вширь она была метра в три или четыре. А вот вглубь…
Фонарный свет, поскакав со стенки на стенку, наконец добрался до дна ямы. Там, стоя на четвереньках, нелепо ползал батюшка, вероятно, отыскивая оброненное во время неожиданного падения оружие.
Слава Всевышнему, хоть живой.