Геракл согласно кивнул, перебрасывая за спиной диск в левую руку.
— Итак, всё с самого начала! — Лин воинственно встряхнул кифару. — Начали…
Сын Зевса подобрался:
— О птичка, птичечка-а-а-а… на нежном лепестке-е-е-е… сидишь ты словно…
— Нет-нет-нет! — дико заголосил учитель и, как припадочный, забегал по зеленой поляне.
Геракл с любопытством наблюдал за рвущим на себе длинные волосы педагогом.
Прекратив скакать вокруг пюпитра, Лин внезапно замер и зловеще уставился на Геракла.
Почувствовав неладное, сын Зевса хмуро набычился.
— А ну покажи, что у тебя там в руке за спиной? — мрачно потребовал учитель.
— Не-а, — упрямо мотнул головой герой.
— Немедленно покажи, я требую! — Голос музыканта возвысился до немелодичного визга.
Геракл горестно вздохнул и протянул учителю спортивный каменный диск.
— О, горе на мою голову! — трагически всплеснул руками Лин. — Снова и снова искусство приносится в жертву грубой силе, приносится в жертву спорту!
Сын Зевса слушал учителя и, радостно кивая, добродушно улыбался.
Это стало последней каплей.
В состоянии минутного умопомрачения педагог выхватил из рук героя каменный диск и хряснул этим самым каменным диском ученика по голове.
Диск тут же раскололся, осыпавшись к ногам мелкой серой крошкой.
Сын владыки Олимпа осторожно потрогал маленькую ссадину на лбу, задумчиво пожевал губами и тут, наконец, рассвирепел.
Брат Орфея и сам ужаснулся своему сугубо антипедагогическому поступку, но каяться было поздно.
— Никто… — проревел Геракл, наливаясь опасной краской и опрокидывая ногой ненавистный пюпитр, — ни один смертный не смеет бить великого сына Зевса…
Выкрикнув сие, герой схватил увесистую кифару и швырнул ее прямо в голову убегавшему зигзагами перекошенному учителю.
И, что прискорбно, попал.
— ..! — в один голос воскликнули на Олимпе Зевс с Эротом.
Но душа допустившего весьма опрометчивую ошибку Лина уже вовсю брела по полям асфодела в мрачном царстве Аида.
* * *
И был суд.
Тут уж и Зевс не мог вмешаться, ибо сам для смертных справедливые законы выдумал. Как говорится: за что боролся, на то и напоролся.
Судили Геракла там же, в Фивах, хотя каяться в содеянном сын Зевса, похоже, не собирался.
— Да пошли вы! — гневно ревел он с места подсудимого. — Да я вас…
— Спокойно, дружище, спокойно! — примирительно замахал руками защитник, маленький смуглый иудей по имени Авраам. — Мы сейчас всё решим демократическим путем без применения так называемой грубой силы.
— Да видел я эту вашу демократию знаете где? — еще больше разбушевался герой.
— Знаем, знаем… — согласно закивал иудей.
— Подсудимый, не хулиганьте! — прикрикнул на Геракла судья Радаманф. — Не усугубляйте и так шаткое свое положение…
— Да я тебя… одной левой!
Тихо зарыдала на плече у мужа пришедшая на суд Алкмена.
Единственным, кто сохранял радостное спокойствие, был защитник. Особое удовольствие ему доставляло звяканье золотых талантов в мешочке на поясе, которые (сохраняя инкогнито) ему передал лично Зевс, спустившись на землю под видом странствующего торговца лососиной.
— Геракл, приемный сын Амфитриона, — обличающий перст судьи Радаманфа уткнулся в разъяренного сына Зевса, — признаешь ли ты себя виновным в убийстве своего любимого учителя музыки Лина?
— Ты мне тут не тыкай… — огрызнулся герой, зловеще шевеля кустистыми бровями.
— Прошу суд внести орудие убийства…
В здании правосудия тут же появились два солдата, неся на большом медном подносе искореженную до неузнаваемости кифару.
Инструмент навеял Гераклу недавние воспоминания, и он дурным голосом пропел:
— О птичка, птичечка…
— Подсудимый, прошу не кощунствовать! — взвился судья. — Этим своим возмутительным поведением вы глумитесь над покойным, попираете память великолепного музыканта и педагога!
— Вам не нравится, как я пою? — Геракл обиженно потер заросший бородой подбородок. — Что ж, вы еще попросите…
И он демонстративно стал изучать свои сандалии.
— Итак, мы видим, что подсудимый совершенно не отрицает своей вины, — продолжил Радаманф. — При других обстоятельствах это пошло бы ему только на пользу. Но при этом… — Судья картинно взмахнул рукой. — При всём при этом подсудимый наотрез отказывается раскаяться в содеянном и за свою немыслимую дерзость безо всяких сомнений будет справедливо покаран. Защита, ваше слово!
Маленький иудей хитро блеснул глазками и от дальнейших комментариев воздержался.
— Что ж, — Радаманф торжествующе усмехнулся, — уважаемые присяжные, вы можете посовещаться. Нам нечего добавить по рассматриваемому делу.
Присяжные, набранные ради справедливого суда преимущественно из обитателей фиванского приюта для всех сирых и убогих, гуськом потянулись в комнату совещаний. При этом многие с опаской оглядывались на Геракла, который показывал им из-под деревянной скамьи могучий кулак.
Через полчаса присяжные вернулись в зал суда.
— Итак, уважаемые, каков же ваш вердикт? — несколько высокопарно поинтересовался судья, ни на секунду не сомневаясь в итоге рассматриваемого дела.
Вперед выступил худой одноглазый старик и громко проблеял:
— Мы затрудняемся с ответом.
— Как так?! — возмутился Радаманф.
— Голоса разделились поровну.
— В таком случае, — сразу оживился судья, — в соответствии с греческим судебным кодексом я беру ответственность за решение на себя…
— Одну минуточку! — вмешался защитник.
— Да, в чем дело? — Радаманф с пренебрежением покосился на иноземца.
— Одно маленькое, но весьма существенное обстоятельство, — быстро добавил иудей и извлек из-под одежды небольшую восковую дощечку.
— Что это? — заподозрив неладное, воскликнул судья.
— Это свидетельство о рождении подсудимого.
— Ну и что с того?
— А то, — Авраам ехидно захихикал, — что подсудимый по греческим законам не может предстать перед уголовным судом.
— Это почему еще не может?
— А потому что ему семь дней от роду! — выкрикнул иудей, сунув побледневшему судье восковую дощечку под нос.
Через пять минут Геракла отпустили.
— Нет, ну какой всё-таки молодец! — радостно хлопал себя по бокам, зорко следивший за происходящим Зевс. — Ай да Авраам, ай да хитрюга! Нет, Эрот, ты видел? За этим народом великое будущее!