— Я имею в виду не твое профессиональное будущее, а настоящую жизнь.
— Это и есть моя настоящая жизнь, Джон. Вот этого-то Джон и боялся.
— А в ней есть место для меня?
Похоже, что в этот раз получилась ночь откровений.
Джон сомневался, стоило ли затевать такой разговор, но пути к отступлению уже не было. Рано или поздно им пришлось бы побеседовать о чем-то другом, а не только о ее ступнях и репетициях.
— Это зависит от тебя. В данный момент я не могу предложить тебе больше того, что есть. Если тебе этого достаточно — прекрасно. А если нет…
Саша пожала плечами. По крайней мере, она была честна.
Джон задавал себе вопрос, сможет ли переубедить ее, уговорить выйти за него замуж… иметь детей… «Нет, — думал он, — это безумие — опять предпринимать такую попытку. У меня, наверное, склонность к рискованным и безнадежным случаям».
— Ты хочешь, чтобы я сегодня осталась у тебя? Казалось, она склонна была уйти. Ей нисколько не претил хаос, царивший в ее квартире в Вест-Сайде.
— Я хотел бы, чтобы ты осталась.
На самом деле он ожидал от нее гораздо большего, но только сейчас стал понимать, что переоценивал ее возможности.
— Ну, тогда я пошла спать… — Она поднялась и направилась обратно в спальню. — У меня завтра утром репетиция.
А Джону предстояло лететь в Джексонвилл. Когда он тоже лег и попытался снова начать ласки, Саша сказала, что слишком устала и что у нее болят мышцы.
Полет в Джексонвилл был недолгим, однако Джон успел просмотреть и подписать около полудюжины различных бумаг, хотя мысли его все время возвращались к Хилари и той жизни, которую ей пришлось вести у Эйлен и Джека Джоунс.
В Джексонвилле он направился прямо в интернат, нашел директора и объяснил суть расследования. Обычно дела питомцев подобных заведений никому не предоставлялись, но в данном случае прошло очень много лет, кроме того, Джон пообещал сохранить полную конфиденциальность.
Так или иначе, требовалось разрешение местного судьи, и Джону было предложено прийти на следующее утро. Он снял номер в мотеле в центре города, побродил по улицам и просмотрел телефонную книгу. Нашел в ней пятерых Джеков Джоунсов и решил не откладывая им позвонить.
Трое из них оказались неграми, четвертый номер не отвечал, пятый же Джоунс, как выяснилось, восемнадцатилетний юноша, сообщил, что его отец был родом из Бостона и вроде бы был женат на женщине по имени Эйлен, затем овдовел и женился на его матери. Паренек сказал, что отец умер десять лет назад от цирроза печени, но сам готов был поделиться тем, что знает. Джон спросил, известно ли ему или его матери, где жил отец с прежней женой. Ответ оказался очень простым:
— Он всегда жил в одном и том же доме. Мы и сейчас в нем живем.
Любопытство Джона возросло, он поинтересовался, может ли к ним зайти.
— Конечно.
Джон записал адрес.
Он совсем не удивился, увидев, что внешний вид дома Джоунсов очень напоминает чарлстаунский: такой же мрачный, грязный район поблизости от верфи, с той лишь разницей, что здесь жили преимущественно негры — черные подростки носились по улицам на мотоциклах, пугая немногочисленных прохожих. Место было не из приятных и, похоже, привлекательностью никогда не отличалось.
Джек Джоунс-младший ждал Джона во дворе, где возился со своим мотоциклом. Визит нью-йоркского гостя, видимо, прибавил ему в собственных глазах значительности. Он кратко рассказал об отце, показал несколько фотографий и пригласил Джона внутрь, чтобы познакомить со своей матерью.
В доме царили жуткое зловоние и грязь, а его хозяйка имела крайне плачевный вид. Ел, вероятно, не было еще и пятидесяти, но, совершенно беззубая, она выглядела лет на тридцать старше. Джон не мог понять, вызвана ли ее немощь пьянством или болезнью.
Неопределенно улыбнувшись, миссис Джоунс уставилась куда-то в пространство. Она не только совершенно ничего не помнила о племяннице предыдущей жены Джека, но порой, кажется, не узнавала собственного сына.
Когда Джон, отчаявшись, собрался уходить, Джек-младший посоветовал ему поговорить с соседями — старожилами этого района, знавшими Джека-старшего и Эйлен с момента их приезда в Джексонвилл. Джон поблагодарил его и направился в соседний дом.
На стук к застекленной двери подошла пожилая женщина и с опаской спросила:
— Что вам?
— Можно минуточку побеседовать с вами, мэм? Джон давно сам не занимался сыскной работой и вдруг вспомнил, как трудно всегда было входить в доверие к людям, сколько дверей захлопнулось у него в свое время перед носом.
— Вы из полиции?
Знакомый вопрос.
— Нет. Я ищу женщину по имени Хилари Уокер. Она жила здесь много лет назад, будучи еще девочкой. Вы не знаете, где она может быть теперь?
Женщина покачала головой, с подозрением оглядывая Джона:
— А зачем она вам понадобилась?
— Друг ее родителей хочет разыскать Хилари и нанял меня.
— Ему надо было это сделать двадцать пять лет назад. Бедное дитя…
Она снова покачала головой, вспоминая прошлое, а Джон обрадовался, что наконец нашел нужного человека. Дверь медленно открылась; пожилая женщина стояла на пороге в домашнем платье и тапочках, глядела на Джона, но войти его не приглашала.
— Этот так называемый дядюшка избил ее до полусмерти. Она под ливнем приползла сюда и чуть не отдала богу душу на моем крыльце. Мы с мужем отвезли ее в больницу. Девочка едва выкарабкалась. Говорят, он пытался ее изнасиловать.
— Она подала на него в суд? — спросил Джон, ужаснувшись.
История становилась все страшнее. Жизнь Хилари представлялась настоящим кошм??ром.
Но его собеседница покачала головой:
— Она была слишком напугана… Малышка Хилари… Я совсем ее забыла.
— А что случилось потом?
— Потом она была в нескольких «домах временного проживания» и в конце концов, по-моему, осталась в интернате. Мы навещали ее, кажется, дважды… Только, знаете, она была странной девочкой. Конечно, винить ее нельзя, мало кто выдержал бы этот кошмар. Но Хилари ко всем относилась очень холодно.
В свете того, что Джон услышал, такую реакцию девочки легко можно было понять.
— Спасибо. Большое вам спасибо.
Итак, теперь было ясно, почему она попала в интернат — не потому, что сама преступила закон. Хотя из этой среды детей из неблагополучных семей выходило большое число правонарушителей.
Но в случае с Хилари этого не произошло. Утром Джон получил ее дело. Папка не содержала ничего любопытного. Хилари являлась примерной ученицей, законы не нарушала, была в двух «домах временного проживания», адреса которых прилагались, а потом на протяжении трех лет находилась в интернате. По окончании школы она получила пособие — двести восемьдесят семь долларов, уехала и больше не сообщала о себе.