Сэм чувствовал себя так, будто у него за спиной выросли крылья, когда он, взяв сумку с книгами, вел Соланж через улицу в кафе.
Хозяин заведения встретил ее как старую знакомую и, похоже, удивился, увидев девушку в обществе американского солдата. Соланж называла его Жюльеном, они некоторое время поболтали, потом она заказала чашку чаю. От еды Соланж категорически отказывалась, но Сэм заказал ей сам немного сыру и булочку.
Не удержавшись, она все это с жадностью съела. Только в кафе Сэм, рассмотрев ее поближе, впервые заметил, как она худа. Из выреза платья торчат острые ключицы, скулы на лице туго обтянуты кожей. Она с удовольствием осторожно отхлебывала горячий чай.
— Зачем ты это делаешь? — спросила Соланж, отставив чашку и с любопытством глядя на него, — Je ne comprend pas.
Сэм не мог ей объяснить, почему ощущал такую внутреннюю потребность поговорить с ней, просто с первой минуты, увидев ее, он понял, что не сможет повернуться и уйти.
— Не знаю… — произнес он задумчиво, но Соланж, видимо, не поняла.
Сэм развел руками, а потом, чтобы было понятнее, приложил их к сердцу и к глазам.
— Когда я впервые тебя увидел, то почувствовал что-то странное…
С явным неодобрением восприняв его слова, Соланж покосилась на других девушек, сидевших в этом кафе с американскими солдатами, но Сэм торопливо замотал головой:
— Нет, нет… не то… гораздо больше.
Он показал «больше» руками, а Соланж печально посмотрела на него, словно умудренная жизненным опытом женщина на наивного подростка.
— Это не существует.
— Что?
Она показала на сердце и повторила его жест, обозначавший «больше».
— Ты потеряла кого-то на войне?.. — Сэм чувствовал себя ужасно неловко, задавая этот вопрос. — Может быть, мужа?
Она покачала головой и почему-то вопреки своему намерению решила ему рассказать о себе:
— Мой отец… мой брат… немцы убивать их… моя мама умирать от туберкулез… Мой отец, мой брат… dans la Resistance.
— А ты?
— J'ai soigne ma mere… Я… смотреть моя мама…
— Ты ухаживала за своей матерью? Соланж кивнула.
— J'avais peur, — махнула она рукой, злясь сама на себя, и изобразила испуг, — de la Resistance… потому что мама очень сильно меня нуждаться… Мой брат был шестнадцать…
Глаза Соланж наполнились слезами. Сэм невольно коснулся ее руки, и она почему-то не отдернула руку. Повисла напряженная пауза. Потом девушка снова взяла чашку и отпила глоток чаю, стараясь, чтобы не было заметно, как дрожат ее пальцы.
— А другая родня у тебя есть?
Она не поняла.
— Еще братья? Сестры? Дяди, тети? Соланж серьезно посмотрела на него и покачала головой.
На протяжении последних двух лет она была одна. Одна в оккупированном немцами Париже. Давала уроки, чтобы заработать себе на жизнь. После смерти матери часто думала о вступлении в Сопротивление, но страх был слишком силен, да и брат ее, которого выдал сосед, погиб так бессмысленно, не успев совершить никакого геройского поступка, что его смерть охладила ее пыл.
Казалось, что все кругом пособники врага и изменники, кроме горстки истинных патриотов Франции, которые, рискуя жизнями, боролись за свободу своей страны.
Все переменилось. Другой стала и Соланж. Из смешливой, жизнерадостной девушки она превратилась в раздражительную, обозленную, замкнутую особу. И все-таки этот парень чудом сумел ее растрогать. Соланж, пусть ненадолго, снова почувствовала себя прежней, и это ей очень нравилось.
— Сколько тебе лет, Соланж?
— Dix-neuf…
Она пыталась вспомнить соответствующее число по-английски.
— Девяносто, — сказала она неуверенно. Сэм рассмеялся и покачал головой.
— Не может быть! Девятнадцать? Соланж поняла свою ошибку и тоже рассмеялась, поразительно преобразившись при этом.
— Et vous? — спросила она.
— Двадцать два.
Их разговор со стороны ничем не отличался от обычной болтовни юноши с девушкой. Вот только опыт у этих молодых людей был совсем не юношеский: у нее — оккупационный, у него — фронтовой.
— Vous etez etudiant?.. Студент? Сэм кивнул:
— Гарвардского университета, в Бостоне. Он этим невероятно гордился и обрадовался, когда заметил в ее глазах интерес и уважение.
— Арвар? — повторила Соланж на французский манер.
— Ты о нем слышала?
— Bien sur… конечно! Как Сорбонна, да?
— Да, наверное.
Сэму было приятно, что Соланж известно название его университета.
Чай был выпит, тарелка давно опустела, но Соланж, казалось, теперь уже не спешила уходить.
— Соланж, можно с тобой завтра увидеться? Может, сходим погулять? Или съедим вместе ленч… или поужинаем?
Сэму нетрудно было догадаться, что она голодает, плохо питается, и он почувствовал желание хоть немного подкормить ее.
Соланж отрицательно замотала головой и указала на книги в сумке.
— Потом?.. Или до?.. Пожалуйста… Я не знаю, сколько еще здесь пробуду.
Ходили слухи, что им вскоре придется покинуть Париж и двинуться к германской границе. Мысль о возможном расставании с Соланж казалась Сэму чудовищной. «Не сейчас… не так скоро… а может, и вообще никогда», — думал он.
Это была его первая юношеская любовь, и, едва обретя ее, он не мог так быстро ее потерять.
Соланж вздохнула. Сэм был таким настойчивым, что поначалу даже напугал ее. Но после нескольких минут беседы она изменила о нем свое мнение. За все время оккупации она не водила знакомства ни с одним немцем, а уж тем более с солдатами, и теперь ее принципы не изменились, но все же… Этот парень был американцем и казался таким дружелюбным и открытым.
— D'accord, — наконец сдержанно произнесла она.
— Я очень надеялся, что ты согласишься, — кивнул Сэм и, видя, что Соланж смутилась, с улыбкой взял ее руку. — Спасибо.
Они медленно поднялись из-за столика, и Сэм проводил ее через улицу, к подъезду. Соланж протянула ему руку и вежливо поблагодарила за ужин, потом тяжелая входная дверь закрылась за ней.
Медленно шагая по парижским улицам. Сэм чувствовал, что его жизнь изменилась буквально в считанные часы, что эта женщина… эта девушка… это необыкновенное создание — его судьба.
— Где ты пропадал вчера вечером? — поинтересовался Артур за завтраком.