Афанасьев даже не сразу узнал в этом размалеванном, карнавально-свирепом властителе Федора Юрьевича Ромодановского, хозяина Москвы и главу Преображенского приказа. Тем не менее это был именно он. Рядом сидели бояре и окольничие, из которых многие приходились боярину Боборыкину дальней родней. Тут же торчала длинная фигура в простом капральском камзоле, и в этой нелепой фигуре угадывался сам царь Петр. Он стоял, преклонив одно колено перед потешным королем Фридрихусом и, чуть покачиваясь, ехидно ухмылялся. Заметив эту улыбку, Ромодановский гневно гаркнул, и Петр тотчас же отскочил, изображая испуг и покорность. Стоявший возле молодого царя карлик оскалил желто-черные лошадиные зубы и дернул Петра за рукав, тот отмахнулся, и карлик полетел куда-то в гущу чопорных бояр, поджимающих губы.. Кто-то задавленно ахнул, карлик заржал, а Ромодановский-Фридрихус заорал:
– И чтобы передо мною зело смирны были!..
И прибавил кое-что из пышных оборотов, характерных для речевой манеры благородного Александра Даниловича Меншикова.
«Дурдом, Владимирыч! – зашевелился Сребреник, когда вся четверка путешественников оказалась пред гневными очами Фридрихуса и любопытствующим взглядом Петра, тем временем вернувшегося к подножию трона. – У нас, конечно, тоже власти не сахар, взять хотя бы старину Нэви Буша-третьего или замечательного политического деятеля Ельцина Бориса Николаевича, дирижирующего оркестром… Но чтобы так – да-а-а-а! Таких затей не видывал, наверно, и мой давний предок, хе-хе, который вселился в Иоанна Васильевича».
– Да уж, – процедил сквозь зубы Афанасьев и тут же услышал голос потешного короля Фридрихуса, который обращался к ним со следующей занимательной речью:
– Понеже нам стало известно, что вы искусны в разных ремеслах и горазды выкидывать штуки, то рассудили мы взять вас на службу. Может, вы все и окажетесь ворами и бунтовщиками, сеять смуту способными, и тогда милости просим на дыбу. А на дыбе, как известно, все откровенны, аки дети. Подписан державный указ о назначении всех вас четверых на следующие должности. Читай! – сделал он знак пьяному дьяку, стоявшему чуть поодаль.
Под облачением чтеца ясно рисовались контуры бутыли, к тому же он был бос и перепачкан то ли в дегте, то ли в ином дурно пахнущем веществе, но это никого не смущало. Позже оказалось, что дьяком, читающим указ, прикинулся не кто иной, как Автоном Головин, воевода, произведенный в генералы и обучающий потешных Преображенского полка различным экзерцициям, проще говоря, строевой подготовке и обращению с оружием. С оружием генерал Автоном Головин обращаться умел, а вот с Ивашкою Хмельницким не совладал, отчего и был немилосердно подпоен, а теперь, пошатываясь и икая, читал «королевский» указ:
– «…повелеваю взять того Петра Буббера в потешный батальон Преображенского полка бомбардир-капитаном, отдав ему под начало роту пушкарей, и учинить ему оклад: денег по пятидесяти рублев… и на полное довольствие хлебом, вином и иными… ик!.. А как начнется закладка на корабельной верфи на Яузе, перечесть туда с окладом… ик!.. и прочая».
Далее речь пошла о Ковбасюке. Его назначили смотрителем в потешный зверинец, приписав к батальону Преображенского полка и дав оклад, близкий к капитанскому. Сильвия фон Каучук, как и полагается руководителю миссии, получила, как показалось первоначально, самое высокое назначение – должность в Посольском приказе, местном аналоге МИДа. Правда, денег ей полагалось меньше, ибо:
«…учитывая ее принадлежность… Ик!.. к женскому полу и понеже… ик!.. (Головин выпил еще немного и стал глотать уже не слова и слоги, а целые строчки) вдвое меньше противу мужеского оклада, а именно по пятнадцати рублев… а также платьем немецким и голландским, табаком и кофеем».
Знатная феминистка качнула своим могучим бюстом. Как!.. Какого-то Буббера, грозу одиноких американских старушек, назначили начальником над пушкарями, а потом обещали перевести на верфь, а ее, руководителя миссии, приткнули на какую-то секретарскую должность – подьячим в Посольский приказ, пыльные бумажки перекладывать да чернила изводить, сжирая казенные денежки. И ничего, что никто из участников «Демократизатор-2020» не собирался работать согласно зачитываемому указу.
Ничего! Порядок есть порядок, да и где справедливость?! Что это еще за урезание денежного довольствия вдвое по причине принадлежности к женскому полу? Это же чистейшая дискриминация, для борьбы с которой она, Сильвия, и прибыла сюда, и она не потерпит, чтобы…
Неизвестно, что еще наговорила бы желчная гостья из будущего, не схвати ее Афанасьев за руку и не одернув. И тут речь пошла о нем самом.
– Ик!.. «Афанасьева Евгения направить управителем фейерверков, приписав под начало Федора Зоммера и генерала Франца Лефорта, ведающего распре… ы-ык!.. велеть».
Окончательно скомкав финальную часть указа, Головин громко всхрапнул, махнул на всех рукой и тут же повалился спать прямо у подножия трона. Ромодановский досадливо отпихнул незадачливого пьяницу, поднял налитые кровью глаза на Афанасьева, Сильвию и сотоварищей и выговорил:
– Все поняли? С завтрева потребно начать несение службы, вменененной вам. А теперь шумству быть потребно! Э-эй там!
Сильвия Лу-Синевна снова хотела организовать акцию протеста, открыла с этой целью рот, но тут к ней подошел Алексашка Меншиков, уже навеселе, со сбившимся на бок рыжим париком и с громадной чашей в руках, подал ее новой служащей Посольского приказа со словами:
– Его величество жалует вас чашею венгерского! Э, нет, гидрид-ангидрид, так не п-пойдет! От царской чаши отказаться нельзя.
Окончательно запутавшись в русских царях, потешных королях и их дурацких подданных, Сильвия приняла чашу и принялась пить, наплевав на все свои правила, а Алексашка фамильярно хлопал ее по плечу, время от времени попадая по бюсту, и поздравлял с назначеньицем. В ушах Афанасьева и компании (тоже оделенных тарой для выпивки) звенели громоздкие химические термины.
2
В шпейзезале – столовой палате – дома Франца Лефорта дым стоял коромыслом. Сам хозяин, бойкий пухлый швейцарец, сидел во главе стола и отдавал разнообразные распоряжения по смене блюд и вин. Единственный из всех он выглядел трезвым, хотя, вероятно, таковым не являлся.
Гости из XX века торчали тут же, за столами, в натопленной двумя огромными каминами палате, и вели непринужденный разговор:
– Х-хороший такой домик.
– А потом у него еще лучше домик… еще лучше будет, говорю, – насмешливо сказал Афанасьев. – Я видел дворец Лефорта в нашей, современной Москве. Его начнут строить только через пять лет.
– Гы-де? – заинтересовался хмельной Ковбасюк.
– Тебе что, точный адрес назвать? В Немецкой слободе, конечно, на Кукуе, как они тут говорят. Между Садовым и Третьим транспортным кольцом по Спартаковской улице и Гаврикову переулку.
– Это где была железная дорога, а теперь построили голографические аттракционы? – сонно простонал Ковбасюк.
– БЫЛА? Она только будет лет через черт знает сколько… А аттракционы построят в две тысячи десятом году, по-моему. Пока мы тут на отдых разместились, так сказать.