Кузьма Егорович ничем не уступал Зотову. Обоих тотчас же отправили в опочивальню со всеми почестями, полагающимися пьянчугам такого звания. Оба преображенца между тем проследовали за руководительницей миссии «Демократизатор-2020» в помещение, где должна была храниться машина времени. Арина Матвеевна, супруга боярина, пугливо освещала им дорогу жирным, мирно потрескивающим свечным огарком.
Другие, другие, куда как далекие от транспортировки «огненной машины» в пиршественную палату царя Петра мысли метались в голове Сильвии фон Каучук. «Двое с половиной суток прошло с того момента, как мы прибыли сюда и царь Петр осматривал нашу систему „Опрокинутое небо“, – думала она. – Двое с половиной суток, а надо бы трое… Достаточно ли? Не мало? Впрочем, другого выбора, как мне кажется, просто нет. Иначе они погибнут, нет, не так, не так, – иначе МЫ погибнем. Все. Проклятая страна!..»
Впрочем, в чужой монастырь не следует соваться со своим уставом, это мало-помалу начала усваивать даже твердолобая и самоуверенная руководительница миссии.
– Ну, показывай, – пробасил один из преображенцев. – Хозяйка, – крикнул он боярыне, – что тут за лестница, недолго и башку сломить!
«Они не должны видеть это».
– Гаврила, да тут темно, как в заднице у арапа! Боярыня! Старуха, посвети, чтоб тебя!..
Но боярыня Арина Матвеевна от греха подальше скрылась куда-то вместе со свечкой.
– Э, квашня!
«Если они увидят, то придется… придется разбираться с обоими… чтобы окончательно. А этого не надо».
Тук, тук. Скрип, скрип. Чуть вздрагивает старенькая лестница под тяжелыми шагами мощных, откормленных преображенцев. Сердце Сильвии подпрыгивает в такт и не в такт, все убыстряя свой ритм. Тук, тук, скрип, скрип.
– Осторожнее, Федя. И красавицу нашу придержи.
– Я-то придержу, – хохотнул идущий позади Федя. – Я-то ужо та-а-ак придержу…
– Ступеньки дьяволовы… понастроил боярин хоромы. Хорошо, что всешутейший наш сюда не поперся, точно, башку бы себе снес, и тогда государь нас на подметки для сапог пустит…
Тук. Тук.
– Не свалиться бы…
Скрип… скрип… «не свалиться бы».
– Это точно, – тихо сказала Сильвия, легонько подтолкнув спускающегося перед ней парня в спину.
Однако же этого тычка оказалось вполне достаточно, чтобы рослый детина ухнул вниз, пересчитав себе все ребра, и с воем и проклятиями покатился по полу. Послышался грохот: по всей видимости, его бедствия не ограничились одним падением и он опрокинул на себя что-то из домашней утвари, хранящейся здесь.
– А-а-а!!!
– Гаврило? Гаврило! – Преображенец застыл двумя ступеньками выше Сильвии. – Ты не балуй так, не надо!..
– Надо, Федя, надо, – отозвалась Сильвия и, в темноте ловко перехватив его жилистую руку, закрутила ее четким, отточенным приемом и перекинула мужика через себя так быстро, что тот и пикнуть не успел, как оказался внизу.
Ему повезло еще менее Гаврилы: преображенец Федя стукнулся головой об угол сундука, кои во множестве загромождали уже известный нам подвал, и лишился чувств.
Сильвия раздобыла подсвечник, зажгла его и стала спускаться вниз. Челядь перешептывалась и выглядывала из дверей, из углов, но вмешиваться и даже подавать голос не смела. Ведь шли слухи, что те четверо, из числа которых была эта внешне громоздкая, но удивительно быстрая и легкая толстуха немка, вышли прямо из стены, что они бесовской породы, как и царь Петр.
Спустившись вниз, Сильвия осветила подвал, в котором они оставили машину времени. В голове вдруг мелькнула фраза из старого советского фильма, засевшего в голове еще с детства: «В подвале заброшенного дома ученик двадцатой московской школы Коля Герасимов находит машину времени…» Сильвия засмеялась. Таврило, первым рухнувший с лестницы, все еще ворочался на полу. Он перевел взгляд на смеющуюся женщину, выплюнул на ладонь кровь и прохрипел:
– Да ты что же, сука…
– А вот не надо так грубо, – сказала она. – Ты язык-то попридержи…
Но преображенец придержал язык и без ее совета. Более того, он попросту потерял дар речи. Нет, не при виде системы «Опрокинутое небо», по корпусу которой продолжали циркулировать призрачные зеленоватые сполохи света. Отнюдь. Таврило приподнялся на полу, стараясь получше разглядеть ТО, что предстало его глазам словно видение, словно жуткий морок. Он широко раскрыл глаза, пытаясь выговорить хоть слово, но тут подошедшая сзади Сильвия коротко приложилась к его остриженной голове, и здоровяк присоединился к своему собрату.
– Часа два не очухаются, – пробормотала руководительница миссии, – ничего, еще есть время… Еще есть время.
И она посмотрела в угол, туда, где виднелось нечто, так напугавшее преображенца Гаврилу – парня не самого робкого десятка, каким и подобало быть потешному царя Петра.
3
– Поеду, – сказал князь Федор Юрьевич Ромодановский, – пир идет, а дело стоит, а так не годится, государь.
– Погоди, дядюшка, куда ты так спешишь, – буркнул Петр, который наблюдал за Данилычем, подливающим ему вина. – Посиди с нами. – Где уж мне, старику, с вами, молодежью. Не угонюсь. И не надо. Да и дело, говорю, стоит, а такое дело мешкотни не терпит. Поеду, – повторил князь-кесарь, – а то там без меня управятся. Я уже послал человека, чтоб воров и злочинцев тех вздергивали по одному на дыбу и разогрели, чтоб заговорили. Микешка, поди, уже получил указание-то. Там Тихон Никитьевич Стрешнев сейчас и дядя твой, Лев Кириллович Нарышкин. Я прямо тепленькими бунтовщиков тех у них приму. Думаю, сегодня же к утру истину вызнаем. И тебе, государь, доложим.
– А и то добро! – сказал Петр, резко вставая и отодвигая от себя чашу с вином так, что она опрокинулась, заливая скатерть. – Только нечего докладывать. Сам при расспросе быть желаю. Данилыч!
– Слушаю, мин херц!
– Брось вино глушить да девок щупать. Со мной поедешь! Вели лошадей подать!
– А куда едем, мин херц? Неужто…
– Туда, туда, с Федором Юрьичем. Поторопи там…
Александр Данилыч некоторое время постоял, задумчиво встряхивая головой, а потом расторопно устремился из палат. Уже через минуту слышался его звонкий голос, с роскошными «химическими» оборотами внушающий прислуге, что и как скоро надо делать.
Примерно в то же самое время кат Микешка Матроскин выволок из подвала Афанасьева и его сотоварищей. Мрачный Буббер уже не сделал даже самой обреченной попытки апеллировать к адвокатам и американским посланникам и консулам. Наверно, он понял, что дело совсем печально. Ковбасюк почему-то улыбался растерянной улыбкой блаженного. Евгению, который бросил на него взгляд, вдруг показалось, что бывший таксидермист спятил. Столько лет своей жизни тот набивал ватой чучела животных. А теперь из него самого сделают чучело – из живого.
На лавке, предназначенной для важных, сидели два бородатых боярина. Один из них сказал густым басом: