– Вот и прекрасно, – кивнул тот, очевидно истолковав молчание гражданина Сорокина как полное с собою согласие. – Чтобы перевести нашу беседу в более предметную плоскость, вот, благоволите взглянуть, Серафим Иванович. Вот такая сумма вас устроит?
И он быстро написал цифру на вынутой из кармана прямоугольной бумажке, впоследствии оказавшейся визитной карточкой Ярослава Алексеевича. Сорокин взглянул на обозначенную там сумму, и его брови медленно поползли вверх.
– Что же там на этом диске, господи? – негромко проговорил он. – Тут же… Вы нас за кого принимаете?.. Мы – провинциальное журналистское агентство, и никаких возможностей для ведения настоящего высокотехнологичного следствия у нас не…
– Я же сказал, что это очень важная информация, – проговорил Ярослав Алексеевич. – Я прекрасно сознаю, что масштаб гонорара для вас чрезвычайно впечатляющий и, если учитывать основную сферу вашей занятости, – недостижимый. Ну что же, вы готовы слушать меня далее?
Серафим Иванович взмок, как мышь. Он даже пошевелил ушами, каковая уникальная способность проявлялась в нем только в минуты величайшего волнения.
– Да.
– Так вот, как я уже говорил, данные исчезли. Главная версия – это то, что Малахов сам передал их кому-то, потому что только он имел доступ к этим данным. Малахов был очень замкнутый, малообщительный человек. Он неотлучно находился в НИИ, жил там же в городке под постоянным контролем наших людей, следовательно – не мог передать диск в другие руки. Близких родственников у него нет… не было, друзей тоже. Он холост.
Ярослав Алексеевич говорил четкими рублеными фразами, взвешивая каждое слово и как-то особенно оттеняя интонационно ключевые моменты своей речи. Сорокин напряженно смотрел в одну точку на поверхности стола. Перед глазами вертелась жена, благоверная Лариса Лаврентьевна, требовавшая купить ей сразу три шубы – впрок!
– После его гибели в его вещах обнаружено два письма, написанных несомненно женским почерком. Конвертов нет, так что с обратным адресом ясности никакой. – Ярослав Алексеевич покачал головой, а потом продолжал с резко помрачневшим лицом: – Самое главное – вот что странно: у Малахова просто не было времени ни на какую личную жизнь, да он был вообще порядком инфантилен, и с женщинами у него как-то не ладилось… Стеснялся жутко. Да и времени у него на всякие там ухаживания, откровенно говоря, было не очень… Вернее, не было совсем. А, судя по письмам, эта женщина была с ним в самых близких, интимных отношениях. Последние несколько лет он постоянно пребывал в эпицентре серьезных исследований – у него, образно говоря, алиби в плане всякой личной жизни. Никто из женщин, кроме пожилой ассистентки, к нему ближе чем на пару километров и не подходил.
– А где эти письма? – спросил Сорокин, плавая в мутной испарине и понимая, что он, сам того не желая, влип в какую-то темную историю. Просто так ТАКИХ денег не предлагают… А что? Жена всегда говорила, что ей пошел бы траур…
– В гостинице, – ответил Ярослав Алексеевич. – В сейфе. Я не мог их вот так запросто взять с собой. Эти два письма, по сути, не несут никакой информации. Там важны только два момента – сам образец почерка, графологическая экспертиза которого может дать достаточно полную характеристику этой женщины, и…
– И что?..
– Ее имя. Лена.
– Лена? – переспросил Сорокин. – Но в России миллион женщин и девушек, носящих такое имя.
– Совершенно верно, – снисходительно откомментировал разведчик. – Не торопитесь, Серафим Иванович. И не дергайтесь!.. Дело в том, что эта девушка живет в вашем городе. Вот она-то нам и нужна. Данные, которыми интересуется мое ведомство, должны быть у нее. По крайней мере так следует понимать из последнего письма. Нет, безусловно, в вашем миллионном городе много тысяч девушек, которые носят это распространенное имя. Но все-таки, Серафим Иванович, есть шансы…
Ярослав Алексеевич встал.
– А теперь поедем в гостиницу. Я передам вам эти два письма.
– Хорошо, – ответил Сорокин, по спине которого невольно пробежала дрожь: интуиция ли подсказывала ему, что дело, за которое он только что взялся, куда сложнее и ответственнее, чем все, что когда-либо было в его жизни, или же на каменном лице человека с древнерусским именем, в сухом блеске стальных глаз он успел уловить нечто такое, отчего леденящий ужас обволок его холодным саваном?..
– Но мы должны взять с собой еще одного человека.
– Кого? – быстро спросил Сорокин.
– У вас работает человек, который превосходно разбирается в графологии. Он нам и нужен.
– У нас все разбираются в графологии. И особенно в графомании, – попытался пошутить Серафим Иванович, но вышло кисло. – Вы, наверно, говорите об Афанасьеве? Вы уже упоминали…
– Да, о нем.
– Но его сейчас нет… он пошел на пресс-конференцию, – мучаясь, ответил Сорокин, с содроганием представляя себе эту «пресс-конференцию».
– А когда вернется?
– Да не позже чем через час, – потея под пристальным взглядом Ярослава Алексеевича, ответил руководитель многострадального агентства «Пятая нога».
– Хорошо. Через полтора часа жду вас у себя. Гостиница «Чехия», тридцать шестой номер.
И, не прощаясь, сотрудник федеральной внешней разведки вышел из кабинета Сорокина. Серафим Иванович бросил отчаянный взгляд на спинку стула, на которой висел брючный ремень, и подумал, что он зажился на белом свете.
– Елена… – пробормотал он. – Премудрая и Прекрасная… Русские народные сказки какие-то, только деньги американские. Вот если Женьке отключили мобильный за неуплату, что с ним случается каждую неделю, то мне такая «благодать» светит…
И он решительно снял трубку, чтобы звонить своему первому сотруднику. На оконном стекле, кривляясь, как пьяные чертики, танцевали веселые солнечные блики, и под порывами молодого весеннего ветра пузырилась, взлетая к едва ли не прилипая к потолку, потертая занавеска, пугающе убогая на фоне обозначенной Ярославом Алексеевичем жирненькой суммы.
Слишком жирненькой, чтобы быть чистой.
1
– Ух, хорошо! – безапелляционно заявил Колян Ковалев, заворачиваясь в простыню и выходя в предбанничек, где за деревянным столом его уже ждали неразлучные друзья – Женька Афанасьев, журналист и борзописец, да Василий Васягин, новоиспеченный лейтенант милиции, хотя еще не так давно он маялся всего лишь в сержантах, а потом в старшинах. – Ну что, мужики, че дальше делаем? Царапнем по паре рюмах, да и девчонок звать?
Васягин, который время от времени пытался поддержать реноме правоохранительных органов и по этому поводу строил из себя наиболее высоконравственного их всех трех друзей, заметил:
– Колян, а тебе-то зачем? У тебя дома жена молодая, Галя, женился ты всего как полгода. Хорошее имя, а главное – редкое, как говорится в известном фильме.