И он посмотрел на Астарота Вельзевуловича, и тот пробормотал, что это безобразие, потому что чуть что – сразу косятся на него, на Добродеева.
– Так вот, товагищи, – продолжал Владимир Ильич, – так как часть из вас инопланетного пгоисхождения, то мои йазъяснения могли бы быть длинными, когда б не один из вас…
Он снова посмотрел на Добродеева. На этот раз инфернал сделал вид, что не замечает взглядов вождя мирового пролетариата.
– Обитатели земли кгайне йазнообгазны как по внешнему виду, так и по типам хайактейов и темпейаментов. Всего насчитывается тги йасы…
– Что?
– Тги йасы, – терпеливо повторил Ильич.
– А, три расы! – понял Афанасьев.
– Вот именно. Но существует еще и четвегтая, котогая имеет особое значение для нашего мига. Я говогю о так называемом миге инфегно, или нагоде инфегналов, к которым принадлежит вот этот товагищ.
Третий взгляд в направлении Добродеева не заставил себя долго ждать. Астарот Вельзевулович буркнул:
– А откуда вы знаете, что я инфернал? Насколько мне известно, люди не могут отличать инферналов от своего собственного племени.
– Так то люди! – воскликнул Владимир Ильич. – А у меня и по матегинской, и по отцовской линии есть инфегнальная кговь! Я – полукговка!
– Ах, вот оно что! – воскликнул Добродеев. – Вы имеете в виду, что ваш отец примерно наполовину – моей крови и мать соответственно в той же пропорции? То есть вы – наполовину человек, а наполовину… гм! Ну тогда это сильно меняет дело! Теперь я нисколько не удивлен, что эти дикари стали вас слушать. Тут всё очень просто, – повернулся он к аудитории, – собственно люди и собственно инферналы имеют друг перед другом ряд преимуществ и ряд плюсов и минусов. Люди сильнее в одном, а инферналы – в другом. Но иногда, вопреки запретам, расы смешиваются между собой. И получившиеся от подобного союза человека и инфернала полукровки обычно обладают большими способностями к внушению и гипнозу. И чем неразвитее человек, на которого производится такое воздействие, тем сильнее эффект. Так что меня нисколько не удивляет, что речь Владимира Ильича остановила дикарей на берегу реки.
– Ага, – протянул Афанасьев, – речь Владимира Ильича… С броневичка, например!
Ленин с живостью повернулся к Афанасьеву:
– Я так понял, что ваш пгадед, который так удачно написал мне записку в пгезидиум и пегедал ее вам, тоже был очень говоглив!
На это ответить было нечего.
Итак, на повестке дня было три вопроса:
1) Что делать с Лениным?
2) Как отражать угрозы, исходящие от дикарей?
Конечно, когда все дионы, люди и инферналы, наличествующие на даче Коляна Ковалева, в сборе, опасаться было нечего, потому что силы у осажденных достаточно велики; но не могли же они всё время сидеть взаперти, тогда как оставалось добыть еще пять Ключей Разрушения!..
3) Распланировать следующие пункты ПЕРЕМЕЩЕНИЙ.
Правда, следовало обсудить последствия двух уже состоявшихся перемещений, и по этому вопросу взялся выступить уже ораторствовавший сегодня Астарот Вельзевулович Добродеев, который, кажется, был сильно польщен наличием близ себя такой знаменитой персоны, как В. И. Ленин, к тому же частично оказавшейся его, Астарота Вельзевуловича, родственником. Почтенный черт говорил с таким воодушевлением, что с его беспрестанно жестикулировавших рук то и дело срывались искорки и даже попахивало сернистыми выделениями. Инфернал явно хотел произвести впечатление на своего соотечественника, так что вовсю изощрялся в, прямо скажем, сомнительном остроумии и риторическом словоблудии:
– Надо сказать, что итоги первых двух путешествий следует признать удовлетворительными. Два Ключа получены, осталось еще пять, и если бы не неясность с самым последним, седьмым, то принятые темпы работы вызывают положительные эмоции. Надо сказать, что наша группа, путешествовавшая к Александру Македонскому в составе уважаемых Вотана Боровича и Эллера, а также месье Пелисье, проделала большую работу.
Пелисье наклонился к Афанасьеву и прошептал:
– Вот наш чертик выделывается перед Лениным. Превратил нормальный разговор в… заседание партийной ячейки какое-то!
– Да, что-то в этом есть, – так же шепотом отозвался Афанасьев. – Нет, тут на самом деле что-то… магнетическое. На пустом месте Владимир Ильич таких дел наворотил, что мы до последнего разгрести не могли, а теперь и подавно!
– Состояние дел в государстве Македонского, надо сказать, весьма плачевное, если не выразиться более решительно. Это очевидно даже из такого короткого знакомства с тамошней действительностью, как…
– Вельзевулыч, харош! – не выдержал Колян. – Ты по делу давай. Че волынку завел? А то смотри, щас как прочтем пару псалмов, враз задымишься!..
– Но-но! – предостерегающе воскликнул тот. – Попрошу! Владимир Ильич, а чего он?
– Вы, товагищ, бгосьте эту богадельню, – заявил тот. – То, что вы со мной в некотором годстве, еще ничего не значит. Я вот слышал, что товагищ Альдаий в годстве с самим товагищем Зевсом, так ведь он не апеллийюет к нему насчет молний!
– Умолкните, смертные! – немедленно влез Вотан Борович, который жаждал услышать рассказ о своих подвигах в период правления Александра Македонского. – Добродеев, немедля расскажи о том, что содеялось в царстве того возмутительного наглеца, чревоугодника, любострастника и винопийцы!
– Это всё о Македонском? – невинно спросил Афанасьев.
– Именно о нем! – загремел Вотан.. – Ибо слава его превышена многократно над тем, что имелось в истине!
– Да, Александр Филиппович – еще тот тип, – скромно подтвердил Добродеев. – Избытком хороших манер не страдает. Мы застали его во время штурма Самарканда, когда он, как оказалось, был уже законченным алкоголиком, страдающим галлюцинациями и манией величия. Когда мы обнаружили его в штабе, если так можно выразиться относительно этого вертепа… он валялся физиономией в корыте, из которого побрезговала бы есть даже последняя заштатная свинья. Корыто, кажется, использовалось для корма больных лошадей. И еще говорят, что его отравил Аристотель! Аристотеля там, кстати, и близко не было, он находился то ли в Александрии Египетской, где препирался с местными греками и евреями касательно смысла жизни, то ли в Греции. А Македонский, я вам скажу, еще тот тип! Хотел взять Вотана Боровича, – Добродеев поспешно оглянулся на самого древнего диона, – в полководцы. Полководцы у него отбираются по принципу «кто больше выпьет», и самое смешное, что действительно выдвигаются самые талантливые. Вотан Борович у нас тоже искушен в боевых действиях…
– Истинно так! Ибо участвовал я в самой страшной битве – Рагнареке! (Колян Ковалев повернулся к Афанасьеву и буркнул тому на ухо: «Спорим, этот Самый рыгна… Гарга… в общем, этот замес вотановский нашей Сталинградской битве и в подметки не годится!») Рагнарек был страшной битвой! – не замедлил выдвинуться на первый план Вотан Борович, не слыша Коляна. – Воевал я с коварными великанами, которых вел кровавый Сурт, размахивающий огненным мечом… Сын мой Тор ратился со злобным… со злобным…