Женя поднялся и, чуть пошатываясь, направился к рыбакам. Попутно он подбирал в голове слова приветствия на английском, французском, испанском, итальянском, русском и даже украинском языках. Мало ли куда могли завести его лабиринты времени? Или лабиринты тут ни при чем, просто Колумб высадил его за пьянство на берег? Да вот что-то эти ребята не очень-то похожи на туземное население Центральной Америки и островов Карибского архипелага.
Впрочем, до того, как он достиг рыбаков, он растерял все набранные по словечку фразы и ляпнул на чистом русском языке:
– Здорово, мужики! Не подскажете, куда это меня занесло? А то я с похмелья никак не могу определить, куда это я попал.
Рыбаки воззрились на него. Это были довольно простецкого вида товарищи с рыжеватыми бородами и всклокоченными волосами, до того похожие друг на друга, что не оставалось сомнения – это братья. Не близнецы, так погодки – уж точно. Женя удостоверился, что его не понимают (собственно, на это он особенно не надеялся). Он собрал свои лексические богатства воедино и неожиданно даже для себя самого проговорил:
– Хеллоу. Ай эм Юджин. Ай эм фром Раша. «Что это я несу? – мелькнуло у Жени. – Забористое винцо у этого треклятого штурмана де ла Росы. А рожи у них диковатые. Похожи на поморов из Архангельской области, только у поморов носики поменьше. Да и климат тут, прямо скажем, не архангельский… Гм».
Он ткнул пальцем себя в грудь и произнес:
– Евгений. Ев-ге-ний! – добавил он по слогам. Несмотря на лохматость бород и причесок, рыбачки оказались довольно сообразительными. Тот, что сидел в лодке, приложил ладонь к своей груди и низким, чуть надтреснутым голосом выговорил:
– Шимон.
– Ага, Семен? – обрадовался Афанасьев. – Семен, а тут такое… в общем, нет ли чего пожрать? А то у меня во рту маковой росинки от самой Америки не было, а у вас, я смотрю, трапеза такая аппетитная готовится. Я, честно говоря, уважаю ушицу. Особенно под водочку. Только, конечно, водки у вас тут нет. Ранний час, так сказать. Наверно, все мини-маркеты еще закрыты, – ухмыляясь во весь рот, закончил Женя всё на том же чистом русском языке. Конечно, он и не рассчитывал, что до рыбаков дойдет смысл его речи, потому что главную свою просьбу – касательно еды – он показывал знаками, понятными всем народам во все времена. Показывал на котелок и делал жевательные движения: в высшей степени выразительное средство засвидетельствовать свой голод.
Рыбаки оказались ребятами свойскими. Семен, или как там его звали, немедленно выделил Жене деревянную тарелку с похлебкой, а его брат дал пригоршню фиников и несколько крупных олив. Тут уж Афанасьев окончательно уверился, что он не в Архангельской губернии, если уж его оглушенный мозг не сумел сразу дойти до этого очевидного, в общем-то, вывода.
Поев и выпив какого-то прохладного, с кислинкой, терпкого напитка, верно, приготовленного на основе сока местных ягод, Афанасьев улыбнулся рыбакам и сказал:
– Ну ладно. Гадать, где я, бессмысленно, а вашего языка я наверняка не знаю. Благодарю за завтрак, Сема! М-м-м… – Он покрутил пальцем в воздухе, а бородатый
Сема, склонив голову, кротко рассматривал Женю своими голубовато-серыми, чуть навыкате, глазами. Потом произнес несколько слов на незнакомом Жене языке, затем перешел на другой, в котором Афанасьев узнал греческий (которого он, впрочем, тоже не знал). Женя уже было открыл рот, чтобы узнать, не владеет ли этот на редкость образованный рыбак итальянским, на котором так мастерски изъяснялся синьор Джованни Джоппа и научил тому же Афанасьева… Рыбак сказал:
– Сальве!
– Сало? – пробормотал Афанасьев. – Ты же вроде Сема. Хохол, что ли? Погоди… Salve? [17] – произнес он с вопросительной интонацией. – Dicto lingua Latina? [18]
– Sic est. Ytor? [19] – спросил рыбак, и было видно, что он тоже не без труда подбирает слова. У Афанасьева в голове образовалась чудовищная лингвистическая каша, и из всех известных ему латинских слов он мог выловить оттуда лишь какое-то «фиат люкс» («да будет свет!»). Да еще известное изречение императора Веспасиана «Pecunia non olet» («деньги не пахнут»), сказанное этим замечательным деятелем древнеримской эпохи после того, как он обложил двойным налогом римские уборные со всей канализацией в придачу.
Рыбак Сема что-то залопотал на чудовищной латыни, при звуках которой немедленно покончил бы с собой любой Гораций или Вергилий, не выдержав издевательства над любимым языком. Женя Афанасьев только моргал глазами. В университете он сдал зачет по латинскому языку только с пятого раза, да и то потому, что сварливой (преподавательнице надоела его вечно ухмыляющаяся рожа отпетого оболтуса (кем он в то время и являлся). А в Древнем Риме ему бывать не приходилось, в отличие, скажем, от Галлены, сержанта Васягина или хитрого инфернала Добродеева.
Афанасьев беспомощно оглянулся и вдруг увидел, что по берегу озера идет смутно знакомая фигура человека, который отличался от малорослых местных рыбаков примерно так же, как жирный тунец от вяленой трески. Увидев, Женю, доедающего рыбу и пытающегося найти общий язык с рыбарями, он остановился как вкопанный.
…Наш герой не смог не узнать коллегу по путешествиям.
– Черт побери! Альдаир, – обрадовался Афанасьев. – Я почему-то так и думал, что вы должны со мной встретиться! А где это мы? Есть хочешь? Я тут немного рыбки надыбал у Семы. Хороший парень, только я на его языке ни бе ни ме. Может, ты мне перекачаешь из его черепушки словарь местного наречия, а?
Афанасьев был настолько обрадован появлению могучего диона, что полез бы обниматься, если бы не общая слабость и не боязнь возможной неадекватной реакции со стороны светловолосого гиганта, который, как это Женя давно уяснил, не любил фамильярностей.
– Гм, – сказал Альдаир, который как будто нисколько не удивился, увидев Женю, – а ты тут откуда? А где этот… Ильич? Такой лысый?
– А, он! Да я не знаю. Скорее всего, доплыл с Колумбом до самой Америки. Но главное, чтобы он не начал учить индейцев основам марксизма, – заявил Женя Афанасьев. – Если в нашей стране из того бог знает что вышло, то среди диких ацтеков и майя… Но я так думаю, что Ильич с его моторчиком в заднице надолго в том времени не задержится. Выдаст какой-нибудь ляп и провалится в другой временной пласт. Только и гадай, куда его занести может. А ведь мальчиком я думал: так мирно, так тихо лежит в Мавзолее дедушка Ленин…
– Это точно! – раздался за его спиной звонкий голос.
Афанасьев резко обернулся и увидел двух молодых женщин. Они незаметно вышли из тени весьма внушительного дерева, одиноко росшего довольно близко к воде. Одной женщиной была Галлена, а второй… Почему-то мелькнул перед глазами зловещий облик громадной черной собаки, разинувшей окровавленную пасть, и тут же пропал, и его заслонила стройная фигура и тонкие черты лица улыбающейся Ксении. Как же она похожа на ту… на Инезилью, оставшуюся где-то там, за безгласной грудой веков, в средневековом Толедо, на берегу бурной реки Тахо…