— Не, бальзамировать не надо, — поспешно сказал Ковалев, — мы пока на тот свет не торопимся. А вот… золота… — до него, кажется, только сейчас начало доходить, какую уйму денег ему предлагают, — золота на вес… вот его? Женька, а ты сколько весишь?
— Семьдесят восемь, — тихо ответил Афанасьев по-русски, — но мы сюда не за этим прискакали. Помнишь?
— Нет, а что я, должен ишачить на этих дионов, а самому ни копья выгоды? Каждый норовит срубить на халяву… А этот жрец мозги нам не парит? Или, по-ихнему… не бальзамирует?
— В Египте мозги не бальзамировали, а удаляли через ноздри, — пояснил эрудированный Афанасьев, — и тебе это не грозит.
— Ты че, Женек? В наезд пошел? Че ты там мне про мозги вчехляешь? — обиделся Ковалев. — Правда, как мы всю эту кучу золота попрем? Не у Альдаира же на горбу с Эллером вместе? Да они и не подпишутся…
Афанасьев не стал препираться с соотечественником. Его лицо вдруг просияло. Он повернулся к жрецу и сказал:
— Мы согласны, о жрец мудрого Птаха.
Колян не понял, чему так обрадовался Афанасьев. Однако же он прекрасно осознал огромность посуленной суммы. Быть может, он даже подумал об авансе. Если в Египте такие гонорары, то и авансы должны быть соответствующие. Это сделало Ковалева добрее. Он заговорил с ноткой сочувствия:
— Ах, какой нехороший бык! Взял да и сбежал перед презентацией… ммм… церемонией. Не по-товарищески как-то.
— Выходит, бык жрецу не товарищ, — присовокупил Афанасьев.
1
Жрец Тотмекр дал Афанасьеву и Ковалеву провожатых, а именно — двух средних лет жрецов, которые должны были показать покои Аписа и двор, где бык совершал прогулку и откуда он, собственно, и исчез самым загадочным образом несколько дней назад. Жрецы были полной противоположностью друг другу: один, помоложе, по имени Ару, был болтливый, веселый и жизнерадостный тип с поросшей светлым пушком головой и лукавыми глазами. Второй, прозывавшийся Месу, был куда более угрюм и молчалив и за все то время, пока Афанасьев и Ковалев готовились, предварительно закусив, идти в гости к Апису, сказал не больше двух слов. Причем одним из этих двух слов было его собственное имя.
Словоохотливый же Ару тут же начал излагать последние храмовые сплетни, сопровождая их обильным комментарием.
— Живем мы тут весело, — вещал Ару, накрывая на стол и выставляя финики, ароматные медовые лепешки, виноград, хитро приготовленное мясо антилопы, а также два кувшина вина, — да и наш верховный больше строит из себя строгого, чем на самом деле. Уж я-то знаю, что он недавно ворковал с толстой Онуфер, пожертвовавшей на храм пятерых гусей, теленка и семь золотых колец. А ему она, наверно, еще что-нибудь пожертвовала. А привратник Рахотеп торгует вином, которое сам же и разбавляет. Ох и хитрец!
Женя Афанасьев хотел было перевести разговор на тему о пророке Моисее, обретающемся где-то поблизости, но трескучий Ару не давал вставить и слова. Месу же только ел, при этом чавкая хуже крокодила. Афанасьев подумал, что исторические данные о высокой культуре жречества немного преувеличены.
Поев, пошли в апартаменты Аписа. Животина жила ненамного хуже иного российского олигарха. По крайней мере, придел храма, где обитал Апис, был размером с хорошенький такой особнячок на Рублевке. Рядом располагался двор, отведенный для прогулок Аписа. Обширная площадь, покрытая подстриженной травой, была окружена густыми и щедро разросшимися сикоморами, скрывавшими высокие толстые стены. Ими храм был отгорожен от города. В центре двора мягко блестел и переливался полукруглый бассейн, выложенный добротным серым гранитом. К воде вел плавный спуск, по которому священный бычара благоволил заходить в воду и купаться. Два ряда деревьев защищали бассейн от солнечных лучей, паливших и жаливших совершенно немилосердно. В общем, если исчезновение Аписа и можно было чему приписать, только не нищенскому существованию. В нечеловеческих условиях под гнетом антинародного режима жрецов.
— М-да уж, — на родном языке сказал Афанасьев, с шерлокхолмсовским видом оглядывая все вокруг, — если этот бык куда-то и мог деться, то только если у него отросли крылья. Или есть крылья у того, кто его упер. Тут вертолет нужен, чтобы перекинуть через стену мычащий кусок мяса весом чуть ли не в тонну. А в Древнем Египте, понятно, вертолеты не производят.
— Священный бык в последнее время плохо питался и много гадил, отчего похудел едва ли не вдвое, — деловито сообщил жрец Ару, как будто понял то, что Женя сказал о весе быка. — Наверное, он заболел.
— Ага, — буркнул Ковалев, — в округе эпидемия ящура, что ли? Морочат голову с этим Абкаком!
— Аписом! — еле сдержав смех, поправил Афанасьев.
— А ты, Ару, по какому профилю в этом храме трудишься? — спросил чуть разомлевший с вина Ковалев, которому понравился разбитной египтянин. — Девчонок подогнать сможешь?
Ару хитро подмигнул и пообещал:
— Лишь когда Солнце-Pa причалит на своей ладье к горизонту.
— Так, ты эти провокационные разговорчики заканчивай, Колян! — попытался вмешаться Афанасьев, который и сам, впрочем, не был воплощением целомудрия. — Ты же сам говорил, что прежде дело сделать надо, а уж потом откисать и расслабляться. А теперь начинаешь разлагать храмовую братию, даже ничего толком не решив. Непорядок это, Коля.
— Еще бы выпить, — размечтался вслух Ковалев, — а то уж я больно к местному климату непривычный. А быка авось найдем. За такие-то бабки. У меня вот в прошлый раз джип угнали, и то нашли. А у моего двоюродного брата Толяна сперли пинчера, он дал объявление, тоже нашли. А что этот жрец не даст объявление в местных газе… — Ковалев осекся. По выражению лица Афанасьева он понял, что говорит не то.
Женя выразительно покрутил пальцем около виска, а потом, насторожившись и прислушавшись, спросил у Месу:
— А там что?
Он указал на группу зданий, из которых неслось явное мычание. В части этих зданий жила обслуга священного быка, щедро поимая вином ушлым Рахотепом. Но никто из них не мог допиться до такого состояния, чтобы из глотки вырывался густейший однообразный непрерывный басовый вой в до-диез. Женя в свое время жил в деревне, он никогда бы не спутал рев рогатого скота с голосом скота безрогого — в том случае пастуха Арсентьича, чудовищного алкоголика.
— Что там? — повторил он. — Что там, почтенный Месу?
— Воистину, — сказал тот с экстатическим видом и воздел руки к небу.
Из-за спины Жени вывернулся проворный Ару и пояснил:
— Месу говорит, что в тех зданиях живут могучие сыны священного быка, и он возносит им хвалу.
Рев усилился. Афанасьев уточнил:
— И сколько там сынов?
— Согласно иероглифической записи, что поднес главному жрецу верховный счетовод Хетепхерес, всех сынов священного быка насчитывается шестьдесят восемь.