По мере того как Афанасьев излагал фантастичные события, произошедшие с ним и его товарищами в последнее время (с не очень легкой руки дионов), Пелисье все больше ерзал на скамье. Когда Афанасьев закончил, Жан-Люк Привычно потянул из фляги. Наверное, пошло не в то горло. Пелисье поперхнулся, и Жене пришлось хлопать ему ладонью по спине. Наконец скорбный археолог откашлялся и, сложив руки на коленях, надолго замолк. Наверное, это занятие вскоре показалось ему не очень продуктивным. Потому он все-таки заговорил. Выпустил одну-единственную фразу:
— А только не пойму, месье Афанасьефф… кто из нас числится сумасшедшим, вы или я?
Через три дня Пелисье выписали из больницы. Врачи признали удовлетворительными результаты курса, после которого Пелисье совершенно избавился от навязчивых идей болезненного толка, которыми он был одержим по приезде из Египта. Через четыре дня Пелисье и Афанасьев вылетели в Египет. Жене Афанасьеву привелось увидеть место, где нашли гробницу и мумию его друга и одноклассника Коляна Ковалева, умершего три с половиной тысячи лет тому назад. Женя стоял с непокрытой головой под палящими лучами солнца и чувствовал, как опрокидывается и плывет в глазах ослепительное, сухое, беспощадное небо. Раскаленный песок, шесть метров погребальной шахты и три с половиной тысячелетия!..
Афанасьев коротко взвыл и нырнул в джип к Пелисье, где сухим, раздирающим горло шепотом потребовал себе холодного, со льдом, виски.
Впрочем, он недолго разыгрывал из себя безутешного байронического героя. В конце концов, Галлена и Альдаир обещали помочь, и они в самом деле способны на это!..
Вооружившись этой спасительной мыслью, Афанасьев приступил ко второй части своего египетского вояжа: корыстной. Он прекрасно помнил, куда спрятали они с Коляном золотого быка. Место было такое, что бык мог храниться там тысячелетиями. Афанасьев пошел на дело один, ночью, вооружившись фонарем и инструментами. Но все предосторожности, все ухищрения и старания оказались тщетными: статуя, отлитая из чистого золота, статуя весом в девяносто килограммов, статуя, чья художественная ценность, верно, значительно превышала даже ее громадную материальную стоимость, — исчезла.
Исчезла бесследно.
Афанасьев сжал зубы и, присев на холодный ночной камень, закурил. Ночь раскинулась, распростерла крылья, как огромная черная птица. Женя курил и глядел в черное египетское небо, такое же головокружительное, с отточенными кинжалами дальних звезд, как три тысячи лет назад. «Наверное, я перепутал место, — малодушно думал он, не желая утверждаться в мысли, что сокровище банально сперли, умыкнули, стырили, похитили. — Наверное, за многие века ландшафт изменился, и я просто не туда пришел. К тому же я выпил сегодня. Ладно! Значит, так и должно быть! Успеем еще найти этого быка. Придем сюда с Коляном! Ведь мы с залетными божками обязательно вытащим его из древнеегипетской дыры. Хорошо даже, что я не нашел этот рогатый металлолом. А то столько бы с ним намучился! А сейчас не до того…»
Решив это для себя, Женя Афанасьев встал с камня и отправился в лагерь археологов.
Через три дня он с Пелисье летел рейсом «Каир — Москва». Жан-Люк решил принять активное участие в поисках двоюродного брата, чья необычная судьба так сумбурно переплелась и сомкнулась с его собственной судьбой. Афанасьеву, однако же, казалось, что француз не поверил ему до конца и до сих пор готов принять все это за один большой розыгрыш, организованный Анатолием Анатольевичем Ковалевым и его младшим коллегой Афанасьевым. Или за серьезный рецидив своей психической болезни.
Женя не разубеждал и не убеждал Пелисье. Сам увидит. А если еще и на Тангриснира с вороном Мунином и Вотаном Боровичем посмотрит, так и вовсе… Впрочем, до Москвы еще полтора часа, а там еще до родного города пилить на наземном транспорте несколько часов, одернул себя Афанасьев, глянув на часы. Потом он вошел в Интернет и принялся просматривать новости спорта. Закончив с этим, начал шарить по всемирной паутине вслепую, убивая время.
Пелисье меж тем пил водку с лимонным соком и вермутом и подмигивал хорошенькой китаянке, сидевшей неподалеку от него. Китаянка была мало склонна приветствовать намеки толстого француза, но это ничуть не смущало Жан-Люка. Он уже собрался было подняться, чтобы сократить дистанцию между собой и объектом своего сиюминутного обожания, как вдруг Афанасьев, читавший с экрана ноутбука, глухо вскрикнул и откинулся на спинку кресла.
Пелисье молниеносно развернулся к нему.
— Кес ке се [16] ? — спросил он.
— Да так, — отозвался Афанасьев. — Тут… нарыл, в общем.
— Что такое?
— Да что-то вроде находки, которую сделал ты. Конечно, не древнеегипетская мумия, служившая в Балт-флоте, но все же. В общем, в Тибете нашли древнюю пещеру с наскальными надписями. Те, кто ее раскопал, говорят, что в эту пещеру уже семь или восемь веков не ступала нога человека.
— Ну и что?
— А то! На стене древнерусским письмом — уже непонятно, как оно угодило в горы Тибета! — написан… нынешний состав «Реала». Сезона две тысячи третьего — две тысячи четвертого года.
Пелисье едва не подавился.
— Конечно, понимаю, что у «Реала» везде есть поклонники, — продолжал Афанасьев, — но я сильно сомневаюсь, что в тринадцатом веке кто-то болел за королевский клуб. Но тем не менее тут есть фото этой наскальной надписи. Вот смотри.
Пелисье уставился на экран. В его глазах замелькали слова Зиданъ, Бэкхемъ и прочие звездные имена из состава «Реала». Европейские имена были выписаны церковнославянской вязью, без пробелов между словами.
— Это еще не все, — сказал Женя, — к этой большой статье прикреплена репортерская заметка из Саратова. Там есть кладбище Увек, стоящее на одноименном монгольском городище. Так вот, при рытье могилы землекопы наткнулись на золотой кубок высокой стоимости. А на кубке была надпись на двух языках, древнерусском и монгольском: «Чемпион Золотой Орды по футболу». Футболу!!! Так и написано. И есть дата, в переводе на современное летосчисление — тысяча двести сорок восьмой год. И имена игроков. Вот такой футбольный Кубок Стэнли из тьмы веков.
— Золотая Орда, — машинально выговорил Пелисье. — Золотая Орда!.. Хочу обратно в лечебницу!
— Золотая Орда! Но ведь мы там еще не были, — пробормотал Афанасьев и, увидев приближающуюся стюардессу, решительно заказал себе водки. Без вермута и без лимонного сока.
2
Васягин, Пелисье и Афанасьев сидели на квартире у последнего и наслаждались общением.
— О-отлично! — протянул Жан-Люк Пелисье, отталкивая от себя растрепанный пухлый том. — Известно ли тебе, Евгений, как татаро-монголы называли панцирь? «Хуяг». Да, да!.. Загляни вот в монгольский военный словарь. Боюсь, что это словечко и в древнерусский язык могло войти. А панцирь из кожаных пластин назывался «хуус хуяг».