* * *
– Засыпаешь, дорогая? – прошептал Бен.
Прошло почти два часа. Динна лежала, уютно устроившись в его объятиях, одна ее нога покоилась между его бедрами.
– М-м-м... Бен?
– Что? – спросил он шепотом.
– Я тебя люблю, – проговорила Динна тоненьким, почти детским голоском.
– Я тебя тоже, а теперь давай спать.
И Динна уснула, и проспала еще два часа. Когда она открыла глаза, то увидела, что Бен стоит в изголовье кровати и держит поднос. Он был в строгом темно-синем костюме в тонкую полоску. Динна села и пригладила рукой волосы, она вдруг обостренно осознала, что она-то не одета, не умыта и не причесана. От теплой постели исходил запах их любви.
– Сколько я проспала?
– Не очень долго. Не удивляйся моему виду, я бы тоже лежал с тобой, но у меня ленч с клиентом в галерее. Вчера я уже отменил одну встречу, и, если я отменю и сегодняшнюю, Салли уволится. Но я скоро вернусь.
Динна прислонилась к изголовью широкой двуспальной кровати. Бен поставил поднос ей на колени.
– Не знаю, что ты обычно ешь на завтрак, – надеюсь, я не ошибся с выбором.
Он улыбнулся и снова стал похож на молоденького паренька. На завтрак он принес Динне фрукты, кофе с молоком, круассаны и заботливо приготовленное яйцо пашот.
Динна ошеломленно посмотрела на поднос, потом на Бена. Что она могла сказать? Он вошел в ее жизнь на морском берегу в Кармеле, и вот он уже приносит ей на завтрак круассаны и кофе и извиняется, что не знает ее вкусов. Они занимались любовью всю ночь и большую часть дня, они много раз признавались друг другу в любви, и она даже не чувствует угрызений совести из-за того, что проснулась в его постели, а не в своей собственной, которую восемнадцать лет делила с Марком. В это утро она о Марке даже не вспомнила. Динна была счастлива, чувствовала себя молодой и влюбленной, и сейчас ей нужно было от жизни только то, что было у них с Беном. Она посмотрела на него с восторженной улыбкой, счастливо вздохнула и взяла круассан.
– Имейте в виду, сэр, этак вы меня избалуете, не пройдет и недели, как я стану совершенно несносной.
– Не станешь, – заверил Бен с довольной усмешкой, снова превращаясь во взрослого мужчину.
– Стану, стану. – Динна откусила кусочек круассана и блаженно закрыла глаза. – Я привыкну, что мне каждое утро подают круассаны, яйца и кофе с молоком. – Она снова открыла глаза и лукаво посмотрела на Бена. – Мало того, мне, пожалуй, захочется, чтобы ты каждый день оставался дома и занимался со мной любовью.
– Не привыкнешь.
– Вот как? Это еще почему?
– Потому что завтра будет твоя очередь готовить завтрак для меня. Динна, это то, что называется демократией. Мы живем вместе и делаем все по очереди, стараясь баловать друг друга. Мы будем готовить завтрак друг для друга. – Бен наклонился к Динне и на прощание поцеловал ее еще раз. – Кстати, ты должна знать, что яичницу я люблю поджаристую.
– Придется записать, а то забуду, – усмехнулась Динна. Бен выпрямился.
– Ничего, я тебе напомню.
Динна принялась за еду. Она была счастлива и чувствовала себя как дома. У нее было такое ощущение, будто они с Беном живут вместе несколько месяцев, если не лет. Ей совсем не казалось странным, что она сидит нагишом и пьет кофе из ярко-желтой керамической кружки, а Бен, глядя на ее обнаженную грудь, довольно улыбается. Им было легко друг с другом; все, что происходило между ними, было естественным и настоящим. Ничего общего с официальными ритуалами, принятыми в их с Марком доме. Динна вдруг поняла, что образ жизни Бена нравится ей больше. Даже желтая кружка в ее руке вселяла чувство уверенности и казалась прочной – в отличие от тех чопорных лиможских чашек в голубой цветочек, которые достались Марку от матери.
– Чем ты сегодня займешься?
– Первым делом приму ванну.
Динна наморщила нос, и оба рассмеялись.
– Ты мне нравишься такая, как сейчас.
– Значит, ты грязнуля.
Сама себе противореча, Динна протянула к Бену руки, и он снова ее поцеловал. Когда он выпрямился, на его лице было написано сожаление.
– Черт, может, мне все-таки отменить этот ленч?
– У нас еще будет время. Или...
Динна собиралась спросить, встретятся ли они вечером, но, еще не договорив, прочла в глазах Бена ответ.
– Динна, никаких «или». К пяти часам я закончу в галерее все дела, и мы могли бы пойти пообедать в какое-нибудь тихое местечко. Может, поедим где-нибудь в районе порта?
– С удовольствием.
Динна снова откинулась на подушки, улыбаясь во весь рот. Однако в глазах Бена мелькнула тень тревоги.
– Что-нибудь не так?
– Для меня-то все прекрасно. Но ты... я подумал, тебе не будет неловко появляться со мной в общественных местах? Я не хочу ставить тебя в сложное положение.
Бену приходилось все время напоминать себе, что у Динны есть другая жизнь и она никогда не будет полностью принадлежать ему. Динна его только на время, как шедевр из зарубежного музея, а не как картина, которую он может повесить в своей галерее навсегда. Но от этого время, которое они могли провести вместе, становилось еще более драгоценным.
– У тебя не будет неприятностей, если мы пойдем куда-нибудь вместе?
Он посмотрел на Динну с нежностью и искренней тревогой.
– Не должно быть. Смотря что мы будем делать, куда пойдем и как будем себя вести. Надеюсь, все будет хорошо.
Бен молча кивнул. Динна протянула руку, он молча сжал ее и снова сел на кровать.
– Динна, я не хочу делать ничего такого, от чего у тебя потом могут быть неприятности.
– Не волнуйся, ты ничего такого и не сделаешь. Все будет хорошо.
– Динна, я серьезно. Я не хочу, чтобы тебе пришлось потом страдать.
– А ты не думаешь, что страдать придется нам обоим? Бен удивился:
– Что ты имеешь в виду?
– Это лето будет самым прекрасным в моей жизни и, надеюсь, в твоей тоже. Когда оно закончится и нам обоим придется вернуться к прежней жизни, каждому к своей, боюсь, мы оба будем страдать.
Бен кивнул и посмотрел на тонкую нежную руку, которую держал в своей.
– Ты уже пожалела о нашем решении?
Динна расхохоталась серебристым смехом, запрокидывая голову, а потом нежно поцеловала Бена в щеку.
– Ни на секунду. – Она снова посерьезнела. – Но все равно, не стоит даже надеяться, что потом нам не придется страдать. Если то, что между нами возникло, хоть чего-нибудь стоит, если мы действительно друг для друга так много значим... нам придется с этим смириться.