– Волнует? Ты смеешься? Да я чуть с ума не схожу. Я даже спать перестала, уже несколько ночей не сплю.
Бен подозревал, что это правда. Каждую ночь, после того как они долго занимались любовью, Бен сонным взглядом смотрел ей в глаза, и последним, что он помнил перед тем как уснуть, была ее улыбка. По утрам Динна вдруг стала рано просыпаться. Вскакивала, готовила завтрак, а потом исчезала в рабочей комнате. Именно там Динна держала все свои работы. Она перевезла свои сокровища в дом Бена и собиралась хранить их там до самой выставки. Динна даже не хотела, чтобы до открытия выставки они появились в галерее.
Наконец Динна подписала последнюю картину и с усмешкой повернулась к Бену.
– Уж и не знаю, доживу ли я до четверга.
– Доживешь, – заверил он.
Глядя на Динну, Бен словно светился изнутри, а думал о том, как же она все-таки прекрасна. Казалось, в последнее время она сделалась еще красивее, лицо стало нежнее, приобрело какую-то особую прелесть, глаза сияли. Во всем ее облике сейчас были одновременно и бархатная мягкость, и обжигающее пламя. Время, которое они провели вместе, было поистине волшебным, с Беном прежде ничего подобного не бывало. Маленький коттедж в Кармеле с появлением Динны словно ожил, в комнатах появились цветы, большие куски плавника – они прислонялись к ним, греясь у костра на «своей» дюне. Динна заполнила собой все существование Бена, его сны, его дни, теперь он не мог представить себе жизни без нее.
– О чем задумался?
Динна прислонилась к штабелю картин и склонила голову набок.
– О том, как сильно я тебя люблю.
– О... – Динна улыбнулась, ее взгляд смягчился. – Об этом я тоже много думаю.
– О том, как сильно я тебя люблю? Бен улыбнулся, Динна тоже улыбнулась.
– Да. И о том, как сильно я люблю тебя. Не представляю, как я жила до встречи с тобой?
– Ты жила очень даже неплохо и никогда не готовила завтрак сама.
– Звучит ужасно.
Динна подошла к Бену, он потянул ее за руку и усадил к себе на колени.
– Сейчас ты волнуешься из-за выставки и плохо спишь. Потерпи месяц-другой или... – Бен осекся и поморщился, как от боли. Он чуть было не сказал «или год», но потом вспомнил, что в их распоряжении нет года, у них всего пять или шесть недель. – Вот увидишь, тебе надоест готовить завтрак.
Динне хотелось бы это увидеть. Она бы с радостью провела с Беном не месяц, не год, а всю жизнь.
– Мне это никогда не надоест.
Динна уткнулась лицом в его грудь. Ей было тепло и уютно, и на коленях у Бена она чувствовала себя как ребенок в надежном, безопасном укрытии. В Кармеле они оба загорели, а с ее ступней еще не до конца обсыпался прилипший песок, она его чувствовала, когда ступала босиком по полу.
– Знаешь, о чем я думаю?
Бен закрыл глаза и вдохнул аромат ее волос.
– О чем?
– Что нам очень повезло. На что еще мы могли рассчитывать?
«На будущее», – подумал Бен, но промолчал. Он открыл глаза и посмотрел на Динну.
– А тебе не хотелось бы родить еще одного ребенка?
– В моем возрасте? – опешила Динна. – Господи, да Пилар почти шестнадцать.
– При чем здесь Пилар? И что значит «в моем возрасте»? Многие женщины заводят детей после тридцати.
– Но мне уже тридцать семь. Это безумие.
Бен покачал головой. Он видел, что Динну поразили его слова.
– Для мужчины это не поздно, почему же для женщины должно быть поздно?
– Потому, дорогой мой, что это совсем разные вещи. И ты сам это знаешь.
– Не знаю. Я бы очень хотел, чтобы у нас был ребенок. Или даже двое. И мне вовсе не кажется, что ты стара для детей.
«Ребенок? Сейчас?» Динна ошеломленно посмотрела на Бена, который продолжал обнимать ее.
– Ты серьезно?
– Да.
Бен долго смотрел ей в глаза, но так и не смог понять, что он в них видит. Растерянность, изумление, сожаление, боль?
– Или тебе больше не полагается иметь детей? Раньше Бен об этом не спрашивал. Динна покачала головой:
– У меня нет для этого никаких особых причин, но... боюсь, я больше не смогу через это пройти. После двух мальчиков, которые умерли, Пилар стала настоящим даром судьбы. Не думаю, что я готова все это повторить.
– Врачи не говорили, почему так получилось с теми детьми?
Динна пожала плечами:
– Они сказали, что это просто случайность, невезение. Говорят, такое редко случается дважды в одной семье, но... у нас случилось.
– Значит, больше уже не случится.
Бен говорил очень уверенно. Динна отстранилась.
– Ты что, уговариваешь меня родить ребенка?
– Не знаю. Возможно. Похоже на то, правда? – Бен улыбнулся и опустил голову, потом снова посмотрел на Динну. – А по-твоему, я делаю именно это?
Динна кивнула, вдруг посерьезнев:
– Не надо.
– Почему?
– Потому что мне поздно рожать детей. – «И потому что у меня уже есть ребенок. И потому что я замужем».
– А вот этот довод я категорически не принимаю! Это просто чушь!
Динна задумалась, почему Бен так разгорячился, почти рассердился. Какая разница, стара она заводить ребенка или нет?
– Нет, не чушь. Мне скоро сорок. Но хотя это чистое безумие, я сама чувствую себя почти ребенком. Я веду себя как семнадцатилетняя девчонка, а не как тридцатисемилетняя женщина.
– И что в этом плохого?
Бен пристально всмотрелся в ее глаза. Динна сдалась:
– Ничего. Мне это нравится.
– Отлично, тогда пошли в кровать.
Бен поднял Динну на руки и перенес в соседнюю комнату, где стояла их большая удобная кровать. Одеяло осталось смятым еще с тех пор, как они лежали здесь, вернувшись из Кармела. В комнате горел только ночник, его свет придавал краскам мягкость и теплоту. В пятницу Динна собрала на балконе маргаритки и поставила их в широкую низкую вазу, и это привнесло в убранство спальни нотку деревенского стиля. Динна сотворила с домом что-то особенное, она придала ему некую изюминку, особый дух. Только сейчас Бен понял, что сам мечтал об этом, даже не понимая, чего его дому недостает, и только теперь, когда в доме поселилась Динна, он понял, чего ему не хватало. Ему не хватало взгляда зеленых глаз Динны, ее темных волос, разметавшихся по подушке, ее голых ног, свесившихся с кровати. Ему не хватало ее самой, сидящей, скрестив ноги по-турецки, с блокнотом для набросков в окружении цветов. Груды ее картин. Ее кистей, торчащих изо всех его кофейных чашек. Его рубашек, которые она «брала взаймы» и которые теперь были заляпаны краской. Множества мелких, но полных глубокого смысла моментов – вычищенных галстуков, убранных в шкаф костюмов, маленьких подарков, которые она ему часто делала, книг, которые она покупала, зная, что они ему понравятся. Ее смеха, ее шуток, ее нежных, все понимающих глаз. Она вошла в его жизнь, как мечта, как сон, и он не хотел просыпаться. Во всяком случае, он не хотел проснуться и увидеть, что Динны нет рядом.