– Вы к Пилар Дюра?
Медсестра стала объяснять, как пройти в палату, но Марк жестом прервал ее:
– Как она?
Медсестра посмотрела скорбным взглядом:
– Месье, она в критическом состоянии.
– Но ей стало лучше, чем было?
Вместо ответа медсестра только молча покачала головой.
– А что доктор Киршман, он здесь?
– Сейчас – нет, но он был утром. Скоро он опять вернется. Уверяю вас, он очень тщательно следит за состоянием девочки, оно постоянно контролируется мониторами... Мы делаем все возможное.
На этот раз Марк только кивнул. Он нервно кашлянул, прочищая горло, и стремительно зашагал по коридору, на ходу вытирая глаза. Ему нужно было собраться, взять себя в руки, чтобы показать Пилар, что все будет хорошо, чтобы придать ей сил, чтобы помочь ей выкарабкаться. Шанталь была забыта, сейчас он думал только о своей девочке.
Дверь в палату была раскрыта, и Марк заглянул внутрь. Казалось, палата буквально напичкана приборами. Возле Пилар находились две медсестры: одна – в белом халате, другая – в зеленом стерильном костюме, в каких работают в операционной. Обе пристально посмотрели на Марка. Он бесшумно вошел в палату.
– Я ее отец.
В шепоте Марка послышались властные нотки, и обе медсестры кивнули. Марк быстро оглядел палату, и его взгляд остановился на Пилар. Она лежала на кровати, опутанная какими-то трубками, окруженная мониторами, реагирующими на каждое ее дыхание, и казалась совсем маленькой. Когда Марк посмотрел в ее лицо, то на мгновение похолодел. Пилар была очень бледна, ее кожа приобрела пепельный оттенок, искаженное лицо казалось незнакомым, только подойдя ближе, Марк узнал в лежащей своего ребенка. Трубки, боль, бинты – все это изменило Пилар почти до неузнаваемости, но Марк ее узнал. Дочь лежала с закрытыми глазами. Некоторое время Марк молча смотрел на нее, затем бесшумно подошел ближе и дотронулся до ее руки. Рука чуть заметно дрогнула. Пилар открыла глаза, но не улыбнулась, лишь во взгляде промелькнула тень узнавания.
– Пилар, дорогая, это папа.
Марк усилием воли удержал подступающие слезы. Больше он ничего не сказал, он лишь стоял, глядя на дочь, и держал ее за руку, пока ее яркие голубые глаза снова не закрылись. Марку вдруг перестало хватать воздуха, он почувствовал, что ему трудно думать, смотреть, даже просто дышать. Как это могло случиться? Почему это произошло именно с его ребенком? У него ослабели колени, он даже подумал, что сейчас упадет, но устоял на ногах, глядя на Пилар и держа ее маленькую бледную руку. Даже ногти ее были неестественного цвета – она дышала слабо, и пальцы недополучали кислород. Марк все стоял и стоял неподвижно, глядя на свою дочь и не произнося ни слова.
Динна молча наблюдала за ним из угла палаты. Когда Марк входил, она ничего не сказала, и он ее не заметил за приборами.
Лишь минут через двадцать он увидел знакомое лицо и глаза, наблюдавшие за ним с отчаянием. Марк был явно удивлен, он не понимал, почему она ничего не сказала, никак не дала знать о своем присутствии. Когда она пришла? Почему она сидит молча и неподвижно? Может быть, она в шоке? Динна была почти так же бледна, как Пилар, и вид у нее был глубоко подавленный.
– Динна... – прошептал Марк еле слышно. Динна ни на секунду не сводила глаз с его лица.
– Здравствуй, Марк.
Он кивнул и перевел взгляд на Пилар.
– Когда ты прилетела?
– В пять часов.
– Ты провела здесь всю ночь?
– Да.
– Перемены есть?
Динна помолчала. Марк бросил на нее вопросительный взгляд.
– Мне кажется, ей стало хуже. Некоторое время назад я ненадолго уходила... мне нужно было... я съездила к твоей матери и оставила у нее сумку. Меня не было около двух часов, но когда я вернулась, мне показалось, что Пилар стало труднее дышать. В это время с ней был доктор Киршман. Он сказал, что, если в ближайшие несколько часов ее состояние не улучшится, придется делать еще одну операцию.
Динна вздохнула и отвела взгляд. У нее возникло чувство, что за два часа она потеряла обоих: и Пилар, и Марка.
– Я только что прилетел.
«Неправда, не только что. Ты прилетел два часа назад. Где ты был все это время?» Но вслух Динна ничего не сказала.
Около часа они оставались в палате, потом медсестра попросила их выйти – нужно было сменить Пилар повязки. Динна медленно встала и вышла из палаты. Марк помедлил, ему не хотелось даже ненадолго уходить от ребенка. Динна снова вспомнила сцену в аэропорту. Она вдруг поняла, насколько все это странно: они с Марком не виделись два месяца, но, встретившись, едва поздоровались друг с другом. Динна не могла разыгрывать спектакль счастливого воссоединения семьи – внезапно она поняла, что для этого слишком поздно. Но и Марк тоже решил не разыгрывать этого спектакля – или просто все его мысли были заняты Пилар.
Опустив голову, Динна побрела по коридору. Она шла и пыталась вспомнить молитвы, которые знала в детстве. Вся ее энергия ушла на Пилар, на Марка не осталось ничего. Она слышала за спиной его шаги, но даже не оглянулась. Динна просто шла, медленно переставляя ноги, пока не достигла конца коридора. Здесь она остановилась и рассеянно посмотрела в окно, из которого было видно только стену. В стекло, как в зеркало, она увидела, что Марк подошел и остановился у нее за спиной.
– Динна, чем я могу тебе помочь? – Голос у него был усталый и подавленный. Динна медленно покачала головой. – Просто не знаю, что сказать... – Марк заплакал. – Это моя ошибка, не надо было дарить... ей...
– Теперь это уже не важно. Ты это сделал, а что сделано, то сделано. Это могло случиться и по-другому, сотней разных способов. Марк, с Пилар произошел несчастный случай. Кто виноват в происшествии, кто купил ей мотоцикл... – сейчас уже не имеет никакого значения. Голос Динны тоже дрогнул.
– Mon Dieu... – Марк закрыл лицо руками, выпрямился и глубоко вздохнул. – Господи, только бы она поправилась! А вдруг она не сможет ходить?
– Тогда мы научим ее жить так хорошо, как это только будет возможно в ее состоянии. Теперь мы просто обязаны это сделать. Перед лицом того, что предстоит девочке, ей понадобится наша поддержка, наша помощь, наша любовь.
«Если только нам будет дана такая возможность». Впервые за двадцать лет Динна вдруг испытала приступ безумного ужаса. «Что, если?..»
Марк положил руки ей на плечи и медленно повернул к себе. На Динну смотрело лицо очень старого, усталого человека, а глаза у него были точно такие же, как у Пилар.
– Ты меня когда-нибудь простишь?
– За что?
Голос Динны прозвучал холодно и отчужденно.