Протянув руку, она поправила ему галстук и разгладила его на груди.

– Ничего страшного, – сказала она. – Что ты теперь будешь делать?

– Заниматься этим делом. Официально или нет, но я должен им заниматься. Я должен найти второго человека, второго убийцу.

Несколько секунд она молча смотрела на него, и он знал, что, вероятно, она надеялась на другой ответ.

– Прости. От этого я не могу отступиться. События продолжают развиваться.

– Тогда я отправляюсь в школу, чтобы не терять целый день. Ты вернешься вечером домой?

– Постараюсь.

– Ладно, тогда и увидимся, Гарри. Будь оптимистом.

Он улыбнулся; она прижалась к нему и поцеловала в щеку, а потом направилась к лифту.

Босх провожал ее взглядом до тех пор, пока к нему не подошел Бреммер.

– Может, поговорим о процессе? Там было несколько интересных показаний.

– Все, что хотел, я уже сказал.

– И больше ничего?

– Ничего.

– А как быть с ее словами? О том, что второй убийца на самом деле является первым и что Черч никого не убивал?

– А чего ты от нее ждал? Это все полная ерунда. Вспомни – я-то говорил под присягой. А она нет. Это все чепуха, Бреммер. Не покупайся на это.

– Послушай, Гарри, я же должен об этом написать. Ты понимаешь? Это моя работа. Ты можешь это понять? Не обидишься?

– Никаких обид, Бреммер. У каждого своя работа. А теперь я должен заняться своей, хорошо?

И он двинулся к эскалатору. Снаружи, возле статуи, он закурил сигарету и дал еще одну Томми Фарауэю, который в этот момент как раз анализировал содержимое урны для мусора.

– Что там происходит, лейтенант? – спросил его бездомный.

– Там сейчас вершится правосудие.

Глава восемнадцатая

Подъехав к центральному отделению, Босх нашел поблизости свободный участок для парковки. Не выходя из машины, он некоторое время наблюдал, как двое заключенных моют эмалевое панно, протянувшееся во всю переднюю стену этого похожего на бункер здания. Там была нарисована идиллическая картинка: черные, белые и коричневые дети дружно играют и радостно улыбаются доброжелательным полицейским. Художник попытался изобразить место, где у детей остается надежда. Внизу чья-то гневная рука вывела черную надпись: «Все это отвратительная ложь!»

Поразмыслив над тем, сделал ли это коп или кто-нибудь из жителей соседних домов, Босх выкурил две сигареты и попытался привести в порядок свои мысли обо всем, что произошло в зале суда. То, что одна из его тайн оказалась раскрыта, его почему-то не волновало. Однако Босх не слишком надеялся на благополучный исход процесса. Им уже овладело чувство покорности судьбе: присяжные наверняка решат дело не в его пользу, когда искаженный подбор улик убедит их в том, что полицейский действовал если и не как чудовище, каким представляла его Чандлер, то по крайней мере неправильно и безрассудно. Присяжные никогда не узнают, что значит принять подобное решение в те мимолетные секунды, которые есть в твоем распоряжении.

Это была обычная история, известная каждому копу. Граждане хотят, чтобы полиция их защищала, отводя преступность подальше от их глаз, от их домов. Но любой средний гражданин первым широко раскроет глаза и начнет в негодовании тыкать пальцем, когда вблизи увидит, в чем именно состоит работа, которую он поручил копам. Босх не был фанатиком и не одобрял действий полиции в случаях, подобным делам Андре Гальтона или Родни Кинга. Тем не менее он понимал эти действия и знал, что и его собственные поступки в конечном счете имеют те же самые корни.

Из-за политического приспособленчества и некомпетентности городского руководства управление полиции многие годы подряд прозябало в роли недостаточно укомплектованной и плохо оснащенной полувоенной организации. Этой политической чумой было поражено и само полицейское управление. Руководящего состава здесь было в избытке, а вот подчиненные оставались столь немногочисленными, что у рядовых стражей порядка редко оставалось время (или хотя бы желание), чтобы вылезти из своих машин и пообщаться с тем самым населением, которому они должны были служить. Копы покидали свои убежища лишь в тех случаях, когда приходилось иметь дело с разными подонками. В результате, как хорошо было известно Босху, это породило своеобразную полицейскую культуру: всякий, кто не носил синей формы, заранее рассматривался как подонок со всеми вытекающими отсюда последствиями. Всякий. А в итоге вы получали своего Андре Гальтона и своего Родни Кинга. Получали бунт, который стражи порядка не могли успокоить. Получали надпись на стене полицейского участка, утверждавшую, что изображенная на ней идиллия – отъявленная ложь.

Показав дежурному свой жетон, Босх поднялся по лестнице в отдел по борьбе с безнравственностью.

Остановившись у входа в помещение для инструктажа, он с полминуты наблюдал за Реем Мора, сидевшим за столом в дальнем конце комнаты. Кажется, Мора не печатал отчет, а писал его. Вероятно, это был ежедневный отчет о проделанной работе, который не требовал особого внимания (всего-то несколько строчек) и не заслуживал того, чтобы вставать и идти искать работающую машинку.

Мора писал правой рукой. Но Босх знал, что это не дает оснований вычеркнуть его из списка подозреваемых. Последователь был знаком с деталями убийств и вполне мог знать, что Кукольник завязывал узлы на шее жертв именно с левой стороны, а значит, мог и в этом копировать действия первого убийцы. Так же, как рисовать белые крестики на пальцах ног своих жертв.

Оторвав взгляд от писанины, Мора увидел, что Босх стоит в дверях.

– Что ты там делаешь, Гарри?

– Да вот, не хотел мешать, – ответил Босх и подошел к его столу.

– Мешать составлению ежедневного отчета? Ты шутишь?

– Думал, что ты занят чем-то важным.

– Для меня важно получить зарплату. Остальное ерунда.

Босх отодвинул от пустого стола стул и уселся на него.

Насколько он мог заметить, статуэтка Пражского инфанта немного переместилась. Точнее, кто-то развернул ее – так, чтобы младенец больше не видел наготы запечатленной на календаре порноактрисы. Взглянув на Мора, Босх понял, что толком не знает, как себя вести.

– Ночью ты оставил для меня сообщение.

– Угу, я вот тут подумал об одной вещи…

– О чем?

– Ну, мы ведь знаем, что Черч не убивал Мэгги – Отличницу Секса. Его уже не было в живых, когда ее закатали в бетон.

– Это верно.

– Значит, мы имеем дело с подражателем.

– И это верно.

– Так я вот о чем подумал: а что, если этот подражатель, который ее убил, начал свое дело еще раньше?

Босх почувствовал, как у него сжимает горло. Он старался больше не смотреть на Мора и лишь бросил в его сторону ничего не выражающий взгляд.