— Продуктов здесь, конечно, кот наплакал. Из того, что Бог послал, — засохший хлеб, банка консервированных огурцов и томатов. А вот и рыбные консервы. Отлично! Если вас устроит, я могу приготовить паштет из анчоусов с томатным соусом.
Я могу приготовить! Это он‑то, аристократ и пижон, который вряд ли представляет, с какой стороны подступиться к кастрюле? Впрочем, как ни удивлена была Роми его заявлением, она чувствовала себя слишком усталой, чтобы вдаваться в ненужные споры.
— Уговорили! Паштет так паштет. Заранее признательна.
— А вы уже подумали, где будете ночевать сегодня? — спросил ее Клод и поставил кастрюлю с водой на газовую плиту.
— Разумеется, здесь, где же еще?
— В таком случае, с вашего разрешения, я попозже проверю, что творится наверху. Устали?
— Смертельно, — призналась Роми. — Целую неделю не спала толком, волновалась, собиралась в поездку, и вот… Ой, что вы делаете, Клод?
— Ничего особенного, — тихо сказал он, гладя ее по волосам.
С чего это вдруг я позволяю так много человеку, который ненавидит мою мать, — сонно подумала Роми. И почему сейчас это не имеет для меня никакого значения?..
— Вообще‑то это совершенно не в моем стиле — бросаться в объятия первого встречного, — на всякий случай сообщила она.
— Рад слышать, что я для вас не первый встречный, — улыбнулся Клод. — И ни о чем не беспокойтесь — еда, сон, и вы снова будете в форме.
Голос его подействовал на Роми гипнотизирующе. Всхлипнув, она прижалась щекой к его груди.
— Что‑то я совсем расклеилась, — с виноватой улыбкой пробормотала она.
— Оно и неудивительно. А раз так, разговор мы продолжим завтра. Сейчас — ужин, затем баиньки.
— Угу, — невольно засмеявшись, пробормотала она. — Я вам так благодарна, Клод!
Роми с благодарной улыбкой приподняла голову и вдруг ужаснулась. Она совсем забыла, что подвела ресницы тушью, и, сама того не заметив, замарала белоснежную рубашку Клода.
— Бога ради, простите! — в испуге воскликнула она. — Чуть ли не впервые в жизни решила воспользоваться косметикой, и… Понимаете, я все‑таки собиралась на встречу не с кем‑нибудь, а с матерью. Папа без конца говорил, какая она красивая, и я не хотела ударить лицом… Ну что вы смеетесь? Что такого забавного я сказала?
Клод небрежно достал из кармана носовой платок, смочил его под краном и осторожно провел им по ее лицу.
— Рубашка — ерунда, а вот лицо у вас в разводах от туши, — сказал он, изо всех сил стараясь не рассмеяться.
Впрочем, обтирал он ее лицо с такой нежностью и заботливостью, которую впору было ожидать от матери Терезы и ее сестер милосердия. Может быть, я уже сплю? — рассеянно подумала Роми.
— Вы не стесняйтесь, — сказала она со вздохом, — смейтесь в открытую. Я же вижу, как подрагивают у вас плечи. Я давно уже привыкла, что надо мной смеются.
— Я смеюсь вовсе не над вами, — добродушно уточнил Клод. — В вашем положении, когда впору весь свет послать в тартарары, вы находите силы побеспокоиться о моей испачканной рубашке.
— Значит, вы не представляете, что это такое — трястись над каждым счетом из прачечной или химчистки и беречь одежду, как зеницу ока, дабы избежать лишних трат, — пробормотала Роми. — А впрочем, откуда вам, аристократу, знать наши проблемы?
— Что такое безденежье, я знаю не понаслышке, — неожиданно серьезным тоном отозвался Клод.
— Интересно, откуда? — сказала Роми и, не получив ответа, добавила: — Еще раз извините, что испортила вашу рубашку.
Клод безразлично пожал плечами.
— Отстирается. Вы не первая особа женского пола, оставляющая у меня на груди следы своей косметики.
Не сомневаюсь, подумала Роми, неожиданно почувствовав себя уязвленной. Такой‑то красавец! Вероятно, не один десяток женщин рыдало, смеялось и засыпало в его жарких объятиях.
— Интересно, — сказала она, наблюдая, как он с проворством заправского повара шинкует на доске луковицу, случайно найденную на нижней полке буфета. — Где вы научились так ловко резать овощи?
— В кухне одного из придорожных ресторанчиков неподалеку от Батон‑Ружа, штат Луизиана.!
Роми хихикнула от неожиданности:
— Вы и кухня придорожного ресторана? Клод кивнул:
— Видите ли, Роми, я…
Он не успел закончить свою мысль, потому что раздался звонок с аппарата, висевшего на стене.
— Ой, это мама, — встрепенулась Роми.
— Нет‑нет, это, скорее всего меня! — воскликнул Клод и первым подбежал к аппарату. — Да, дорогая, часа через полтора… Так и быть, принеси из погреба бутылку шампанского… — Голос у него стал мягким и бархатистым. — Просто так — устроим маленький семейный праздник.
Роми вжалась в кресло, готовая, провалиться сквозь землю от неловкости. Интимные разговоры чужих людей всегда ей были в тягость, а сегодня особенно. Жена? — мелькнула у нее мысль. Но почему тогда у него на пальце нет обручального кольца? Любовница? Кто бы это ни был, Роми от души пожалела ее. Клод Ла‑рош, насколько она могла судить, подобно своему отцу не ставил верность на первое место в списке своих принципов.
Клод издал смешок, низкий и, как показалось Роми, очень сексуальный, а затем повесил трубку.
— Извините, но по этому номеру телефона когда‑то можно было найти моего отца. А теперь вот нашли и меня, — стал оправдываться перед Роми Клод.
— Да‑да, конечно, — сухо ответила Роми. Ее воображение мгновенно нарисовало картину: ослепительная красавица в бархатном черном платье соединяет свой бокал с бокалом Клода, они пьют за здоровье друг друга шампанское и соскальзывают на атласные простыни… — Вам пора идти. Шампанское выдохнется. И не только шампанское…
Клода почему‑то развеселили ее слова.
— О шампанском можете не беспокоиться, его в погребе, слава Богу, более чем достаточно. О Сильви — тем более. Небольшой урок пойдет этой капризной девице только на пользу.
У Роми мгновенно испортилось настроение, и Клод мгновенно почувствовал это.
— Сильви норовит всех подчинить своим капризам, — пояснил он. — Боюсь, что это самая своенравная особа из всех, кого я знаю. Я всячески пытаюсь вбить в ее непутевую и красивую головенку, что помимо нее существуют и другие люди, но, кажется, не очень в этом преуспел…
— Сочувствую, — фыркнула Роми, отвернувшись. — Тем более вам пора идти и заняться воспитанием вашей… Сильви.
Клод, однако, никуда не спешил уходить. Он стоял, склонившись над плитой, гремел сковородкой, что‑то перемешивал в миске, что‑то подсыпал, пробовал на вкус и снова перемешивал.
— Уже несколько лет ничего не готовил, — радостно сообщил он, и глаза его светились при этом самым настоящим счастьем. — Оказывается, ничего не забыл. Давно не испытывал такого удовольствия.