В восемь утра ее в кандалах и наручниках усадили в автобус, следующий в Исправительный центр в Дуайте. Так всегда перевозили преступников – и для нее не сделали исключения. Как только ее заковали, охранники тотчас же перестали разговаривать с ней. Она просто перестала быть для них человеком. Никто не простился с ней.
не пожелал всего хорошего. Молли была у нее вечером, Дэвид – с утра. Охранники же провожали ее молча. Она не доставляла им хлопот, но была всего лишь пятном в череде бесконечных лиц – пятном, которое они вскоре забудут.
Единственное, чем ее дело отличалось от прочих, так это разве тем, что о нем много писали газеты. Но за исключением этого, ничего из ряда вон выходящего. Она убила отца, но через их руки прошло много отцеубийц. И ей не удалось избежать заслуженного наказания. Правда, Молли и Дэвид думали, что ей повезет больше – что ее осудят за непредумышленное убийство. Но удача была большой редкостью в жизни Грейс.
Они доехали до Дуайта часа за полтора, автобус подбрасывало на ухабах, всякий раз железо впивалось в тело Грейс, запястья и лодыжки ныли… Безрадостная дорога в безрадостную обитель. Большую часть пути Грейс просидела в одиночестве, а неподалеку от Дуайта к ней подсадили четырех женщин из местного изолятора, одну из которых даже приковали к скамье. Это была плотненькая девушка, примерно лет на пять постарше – и она посмотрела на Грейс с интересом.
– Ты уже бывала в Дуайте?
Грейс отрицательно мотнула головой. Она вовсе не желала поддерживать разговор. До нее уже дошло, что чем больше ей удастся скрыть, тем спокойнее будет ее тюремная жизнь.
– А за что тебя? – Девушка сразу взяла быка за рога, сверля глазами Грейс. Она с первого же взгляда распознала в девушке «салажку». Было очевидно, что Грейс никогда прежде в тюрьме не бывала, и, похоже, она там долго не протянет. – Сколько тебе лет, детка?
– Девятнадцать, – солгала Грейс, прибавив себе год, – этим она надеялась убедить эту приставалу в том, что она уже вполне взрослая. Ей самой казалось, что девятнадцать – это очень много.
– Играешь во взрослые игры, а? А что ты учинила? Сперла в магазине леденцы?
Грейс просто пожала плечами, и на какое-то время в машине воцарилось молчание. Но тут совсем нечего было делать – даже не на что смотреть. Окна автобуса были занавешены – выглянуть было нельзя, и снаружи никто не мог заглянуть внутрь. К тому же было невыносимо душно.
– Читала небось про крупную заварушку с «дурью» в Канкаки? – чуть погодя спросила девушка, оценивающе посматривая на Грейс. Но не увидела в ней ровным счетом ничего таинственного. Она на самом деле была такой, какой казалась – юной девушкой совсем из другого мира. Но вот чего пронырливая девушка увидеть не смогла – так это тех безмерных страданий, которые выпали на долю Грейс. Ни единый мускул не дрогнул на лице Грейс за все время этого придирчивого осмотра – казалось, ее душа осталась там, с Дэвидом и Молли. В душу ей заглянуть теперь не мог никто. И она намеревалась продолжать в том же духе – тогда, возможно, в тюрьме все оставят ее в покое.
Она уже наслушалась в изоляторе о жутких изнасилованиях и поножовщинах, происходящих в тюрьмах, но не хотела сейчас думать об этом. Если уж она пережила последних четыре года, то протянет и эти два. Слова Молли и Дэвида заронили в ее сердце лучик надежды: И невзирая на все перенесенные муки, ради этих двоих она выдержит. Теперь все по-другому. Теперь у нее целых два друга – первые за всю жизнь. Двое союзников.
– Нет, я не читала ничего об этой истории, – спокойным голосом отвечала Грейс.
Ее соседка в недоумении пожала плечами. Ее крашеные светлые волосы на уровне плеч были словно обкромсаны тупым мясницким ножом и лет десять уже не знали гребня. Глаза у нее были холодные и жесткие, а .кинув взгляд на ее руки, Грейс отметила крепкие мускулы.
– На суде меня пытались заставить дать показания против «старших ребят», но я не стукачка. Я честная, поняла? К тому же мне вовсе не светит, чтобы они достали меня в Дуайте и сцапали за задницу. Врубаешься, детка?
Судя по выговору, она была родом из Нью-Йорка и была существом именно того типа, какой чаще всего встречается в тюрьме. Злая и сильная – из тех, кто сумеет за себя постоять. Казалось, ей не терпится поболтать – она принялась рассказывать Грейс о том, как помогала строить гимназию и работала в прачечной, когда была в тюрьме последний раз. Поведала и о том, как дважды пыталась бежать, но была схвачена.
– Овчинка выделки не стоит – за каждую такую попытку накидывают по пять лет. А сколько ты хватанула?
Пять лет… десять… Грейс это казалось вечностью.
– Два года, – коротко отвечала Грейс, не желая продолжать разговор. Да, и два года – это долго, но все же куда лучше, чем десять лет или чем то, к чему могли ее приговорить…
– Это пустяк, детка, они пролетят, как одно мгновение. Послушай… – Она ухмыльнулась, и Грейс заметила, что у нее почти нет коренных зубов. – Так ты, значит, невинная, а? Девственница?
Грейс занервничала.
– Ну, я имею в виду, ты впервые в тюряге? Правда?
Да, это истинная «салажка» – девушку это забавляло.
Она уже в третий раз ехала в Дуайт, и ей было двадцать три года. Она была тертым калачом.
– Да, – спокойно ответила Грейс.
– А что ты натворила? Кража со взломом, угон машины, торговля «дурью»? Так вот – все это про меня. Я с девяти лет валандаюсь с кокаином. А работать в Нью-Йорке начала в одиннадцать. Потом некоторое время провела в колонии для малолетних – вот дерьмовое местечко! Я четырежды там бывала. Потом подросла и угодила сюда. – Эта девушка всю жизнь провела в исправительных учреждениях! – Дуайт – не самое худшее.
Она говорила о тюрьме, словно об отеле, где уже отдыхала и куда собирается вернуться.
– Там есть и классные девки, и полное дерьмо – вроде этих Арийских Сестер. Их лучше обходить стороной – этих да еще озверевших черномазых, которые ненавидят их. Не лезь в их делишки, и у тебя не будет проблем.
– А ты? – Грейс смотрела на собеседницу опасливо, но с интересом. Это был экземпляр еще тот. Грейс еще три месяца назад и во сне не снилось, что она увидит нечто подобное. – Чем ты занимаешься в тюрьме?
Пять лет – это же вечность! Надо чем-то обязательно заниматься. Грейс хотелось непременно посещать тюремную школу. Она уже знала, что при тюрьмах можно учиться изготовлять метлы, штамповать пластиковые тарелки и тому подобное. Но если будет возможность, ей хотелось устроиться на курсы заочного обучения при местном колледже.
– Ну, еще не знаю, что буду делать, – отвечала девушка. – Буду слоняться, наверное… Мне там нечего делать. Впрочем, у меня в Дуайте есть подруга, она там еще с июня. Мы были очень близки, покуда я не ударилась в бега.